Холодное время

– Большая часть участников вписывается в классическую схему, – продолжал Брюнет. – Они полностью отдаются игре и вживаются в свою роль, иногда даже с перебором. В эту категорию входит достаточно широкая гамма поведенческих шаблонов, начиная с тех, кто просто развлекается, как, например, Гонсалес. Однако это нисколько не помешало ему блестяще воплотить образ Эбера, не правда ли?

– Он был великолепен, – подтвердил Блондин. – У меня сердце кровью обливалось, когда пришлось передать роль Эбера другому человеку. Тот тоже неплох, но до Гонсалеса ему далеко. Ну, ничего, все равно к следующему заседанию Эбера уже успеют казнить. Извините, – он поднял руки, – мы о работе.

– Итак, – снова заговорил Брюнет, – начиная с тех, кто развлекается, до тех, кто принимает себя всерьез, от скромных участников до азартных игроков.

– Между этими полюсами мы наблюдаем целый спектр последовательной смены состояний и оттенков.

“Целый спектр последовательной смены состояний и оттенков…”, – записал Адамберг. Блондин, видимо, физик.

– Но все эти модели не выходят за общепринятые рамки “нормальности”, или “безумной нормальности”, – сказал Брюнет, – особенно с тех пор, как мы установили чередование ролей. Но мы с коллегой особое внимание обращаем на так называемых “инфра”, их человек двадцать.

– Ничего, если я похожу немного? – спросил, вставая, Адамберг.

– Вы тут хозяин, – повторил Брюнет.

– Кто такие “инфра”?

– Те, кто выходит за границы общего спектра, – объяснил Блондин, – наподобие невидимых для глаза инфракрасных лучей. Представьте себе смешной спектакль, на котором кто-то не смеется. Либо душераздирающий фильм, оставляющий совершенно безучастным одного зрителя.

– Но в большинстве своем участники наших заседаний “выходят из себя”, если так можно выразиться.

– И мы с вами говорим сейчас не о каком-то частном случае, – уточнил Блондин. – А о постоянно действующем факторе. О неизменной величине.

“О неизменной величине”. Как минимум научный работник.

– Наши “инфра”, – вступил Брюнет, и Адамберг отметил про себя гармоничность и слаженность их дуэта, – всегда на удивление нейтральны. И дело не в унынии или рассеянности, они совершенно непроницаемы. Это не равнодушие – в противном случае что бы они среди нас делали? – но отстраненность.

– Понимаю, – сказал Адамберг, по-прежнему ходя туда-сюда.

– В общем, – заметил Блондин, – они во всем принимают участие, во все вникают, но существуют при этом совершенно иначе, чем остальные.

– Если честно, они наблюдают, – подхватил Брюнет. – А мы наблюдаем за теми, кто наблюдает за нами. Они не из наших, скажем так. Но зачем они к нам приходят? Чего ищут?

– И каков ваш ответ?

– Трудно сказать, – продолжал Брюнет. – С течением времени мы выделили в среде “инфра” две четко разграниченные группы. Одних мы назвали “кротами”, других – “казненными”. Если мы не ошиблись, “кротов” там и десятка не наберется.

– Анри Мафоре не в счет, хотя он тоже к ним приглядывался. Иногда заговаривал то с одним, то с другим. Виктор служил ему звукозаписывающим устройством. Среди них были и убитые Готье и Брегель, а также тот человек, который уже несколько лет не появлялся. Как видите, если не считать Гонсалеса, убийца уничтожает именно “кротов”, соглядатаев, всюду сующих свой нос. Значит, они не так уж и безобидны.

– Как вы описали бы остальных? Выживших?

Адамберг остановился у своего стола и приготовился записывать.

– Мы определенно можем выделить четверых из них, – сказал Брюнет. – Одну женщину и троих мужчин. Ей лет шестьдесят, крашеные светлые волосы средней длины, четко очерченное лицо, сверкающие голубые глаза – она явно была красавицей. Блондин говорил с ней несколько раз, хотя “кроты” обычно к себе не подпускают. Он полагает, что она бывшая актриса, а что касается велосипедиста, опиши его сам, ты его лучше знаешь.

– Мы окрестили его велосипедистом из-за его накачанных и чуть расставленных ног. Как будто, прошу прощения, ему постоянно трет седло. Отсюда его прозвище. Ему, похоже, лет сорок, у него короткие черные волосы и правильные, но невыразительные черты лица. Либо он напускает на себя отсутствующий вид, чтобы отвадить любителей потрепаться. Как все “кроты” в какой-то степени.

– Актриса, велосипедист, – записал Адамберг. – А третий?

– Подозреваю, что он дантист, – сказал Брюнет. – Он смотрит собеседнику буквально в рот, словно оценивает зубы. Еще у него от рук пахнет антисептиком. Лет пятьдесят пять, надо думать. Въедливые, но грустные карие глаза, тонкие губы, искусственные зубы. В нем чувствуется какая-то горечь, и еще у него перхоть.

– Въедливый дантист с горечью и перхотью, – подытожил Адамберг, не прекращая записывать. – А четвертый?

– Без особых примет, – поморщился Брюнет. – Бессодержательный, заурядный тип, я не могу понять, что он такое.

– Они всегда держатся вместе?