Холодное время

– Надо сказать, их тут не очень жаловали. О мертвых либо хорошо, либо ничего. – После этой вводной фразы можно было сказать все, что угодно. – Но они те еще сволочи были. Пустое сердце, тугой кошелек. Брали к себе сирот, чтобы на них наживаться. Не знаю, как таким людям детей доверяли. Они заставляли их вкалывать, малышей этих, вот ведь.

– У них жил мальчик по имени Амадей?

– Я лично туда не совался. Но если кто вам и может о них рассказать, так это Манжматен. Хорошая тетка. Минуете бывшую ферму – ее легко узнать по закопченным стенам, – и через тридцать метров увидите по правую руку зеленые ворота.

– Она хорошо их знала?

– Раз в месяц, в дни большой стирки, она ходила им помогать. И приносила детям всякие сладости. Хорошая тетка.

Часов около четырех Адамберг позвонил в ворота, предварительно отряхнув с пиджака хлебные крошки. Огромный пес, свирепо лая, прижался мордой к забору, и Адамберг, просунув между досками руку, положил ее ему на голову. Пес, поскулив и поворчав немного, сдался на милость победителя.

– А вы умеете обращаться с животными. – К нему подошла, прихрамывая, полная женщина. – Вы по какому поводу?

– Я интересуюсь мальчиком, который жил на ферме Тост. Это было давно.

– У Гренье?

– Да. Его звали Амадей.

– С ним все в порядке? – спросила она, открывая калитку.

– Да. Но он мало что помнит о том времени, и ему надо немного помочь.

– Ну, я-то на память не жалуюсь, – сказала она, провожая его в небольшую столовую. – Кофе? Сидр?

Адамберг выбрал кофе, и Роберта Манжматен – он прочел ее имя на почтовом ящике – прошлась губкой по клеенке, и без того чистой.

– Ничего, если я выпью сидра? – спросила она, насухо вытирая стол тряпкой. – Вы к нам издалека?

– Из Парижа.

– Родственник?

– Полицейский.

– А-а, – сказала она, расстилая тряпку на большой батарее.

– Просто Амадей впутался в одну гадкую историю – он-то сам ни при чем, не беспокойтесь, – и ему надо поподробнее узнать о своих детских годах на ферме Тост.

– “Тот”, “с” не произносится. Тоже мне детство, шеф.

– Комиссар. – Адамберг показал ей удостоверение.

– Комиссар по такому поводу?

– Просто им никто не интересуется, Амадеем. Кроме меня. Вот я и приехал.

Роберта уважительно налила ему кофе и щедро плеснула себе сидра.

– Какой он теперь, мальчик мой?

– Настоящий красавец.

– Не было в окрестностях ребенка красивее. Прям так бы его и съела. И милый к тому же. Вы думаете, мамашу Гренье это могло задобрить? Как же! На ее взгляд, он был слишком изнеженный. Поэтому он у нее вкалывал как ишак. В четыре года. Она говорила, что хочет сделать из него мужика. Раба скорее. У меня сердце кровью обливалось, на него глядя. Он правда все забыл?

– Ну, мелочи какие-то помнит. Что-то говорил об утках с отрубленными головами.

– Ну да. – Роберта с шумом поставила стакан на стол. – Какая сука! О мертвых плохо нельзя, но иначе ее не назовешь. Она вбила себе в голову, что забивать птицу должен Амадей. В четыре года, представляете? Амадей был очень нежным мальчиком, он упирался, как мог, но не тут-то было. Она показывала ему, как надо, ловила курицу – и хрясь по шее топором. Прямо у него на глазах. Там ужас что творилось. Всякий раз, когда он не слушался, она на весь день оставляла его без еды. Ну и, само собой, в один прекрасный день мальчонка слетел с катушек. Сколько ему тогда было? Пять лет. Это случилось незадолго до его отъезда. Он схватил топор и устроил настоящую бойню, обезглавив разом девять-десять уток. Врач сказал мне, что он так отомстил за то, что с ним творили, или что-то в этом духе. И что если так и дальше пойдет, то скоро он отрубит голову и мамаше Гренье. Но я так не думаю.

Роберта энергично затрясла головой, выставив подбородок.

– А что вы думаете? – спросил Адамберг.

Кофе у нее был в сто раз лучше, чем в угрозыске, надо будет сказать Эсталеру.

– Он просто хотел доказать, что справится, чтобы его перестали наказывать и дразнить девчонкой. В тот день он был сам не свой. И нечего тут усложнять. Надо же, такой был симпатичный мальчик. Она сломала его, вот в чем дело.

– А муж?

– Под стать своей мегере. Только он рта не раскрывал. Делал все, как она скажет, и за мальчишку никогда не вступался. Ничтожество, пьянь. Но работал не покладая рук, этого у него не отнять. Неудивительно, что Амадей помнит про уток. А знаете, что она потом учудила?

– Избила его до полусмерти.

– Это само собой, а потом?

– Не знаю.

– Заставила его ободрать и выпотрошить всех убитых уток. И пичкала его ими за завтраком, обедом и ужином. Мальчишку тошнило. Слава богу, старший помогал ему. Ел за него, закапывал куски, делился с ним своей едой. Без него Амадей бы совсем пропал.

– Какой старший?

– Ему десять лет было, когда привезли Амадея совсем еще малышом. Красотой его Бог обделил, в отличие от Амадея, зато сердце у него было золотое. Он буквально трясся над малышом, прямо как наседка. Они очень друг друга любили, что да то да.

– Какой старший? – повторил Адамберг, насторожившись.