Холодное время

– Тоже “отказной”, она его еще раньше к себе взяла. Мать мальчонки посылала деньги на его содержание, ну и вот. Правда, Амадей оказался не таким уж и брошенным, потому что в один прекрасный день за ним приехали родители. Мать его строила из себя королевишну, никак не меньше. Она ни разу его не навестила, но платила хорошо, по словам папаши Гренье. Их фамилия была Мафоре.

– Откуда вы знаете?

– От почтальона. Все знали. Видели ли бы вы эту сцену. Я как раз пришла стирать, когда они явились за ним. Амадей хватал за руки Виктора – так старшего звали, – а тот изо всех сил прижимал его к себе, их невозможно было расцепить. Виктор что-то шептал ему на ухо, носился туда-сюда по двору, а маленький, словно обезьянка, в него вцепился и не отпускал. В конце концов вмешался отец, они их отодрали друг от друга и впихнули рыдающего Амадея в свой роскошный автомобиль. Это не заняло и сорока минут.

– У Виктора были светлые волосы?

– Да, и кудрявые, как у ангела. Вот волосы у него были как раз красивые. И улыбка. Но улыбался он не часто.

– Мадам Манжматен, вы говорили о средствах на содержание.

– Ну, вы же не думаете, что Гренье взяли его к себе по доброте душевной?

– Конечно нет. Не знаете, деньги приходили один или два раза в месяц?

– Понятия не имею. Почтальон упоминал просто о деньгах Мафоре, и все. Если хотите, я его спрошу. Но имейте в виду, он у нас уже не первой молодости. Не факт, что вспомнит.

Она отправилась звонить в соседнюю комнату. В столовую вошел ее огромный пес и сразу улегся в ногах у Адамберга. Комиссар машинально почесал его за ухом, думая о мальчиках с фермы Тост. То есть Тот.

– Вас Бог явно наградил талантом общения с животными, комиссар, – сказала Роберта, вернувшись. – Он тоже как-то раз сожрал у меня утку. Но это к той истории не имеет отношения.

– Не имеет.

– Собака убивает, потому что у нее инстинкт.

– Да, – ответил Адамберг, задумавшись, не проявился ли такой инстинкт у Амадея, “сломанного” мамашей Гренье.

– Один конверт раз в месяц, – сказала Роберта, поднимая стакан с сидром. – Он дает голову на отсечение. Только сначала деньги приходили не от мадам Мафоре, там была другая фамилия. Наверное, она потом вышла замуж.

– А откуда он знает, что в конвертах были деньги?

– Ну, это он мне еще тогда сказал, ухмыляясь. Почтальон всегда чувствует, что в конверте хрустят банкноты, как кошка чует мышь. Они присылали наличные, наверняка чтобы следов не оставлять.

– Но это значит, что Виктор и Амадей братья, не так ли? Если посылали один конверт на двоих?

– Боже мой, мне это и в голову не приходило, – сказала Роберта, плотно затыкая бутылку сидра. – Но я бы не удивилась, они же были не разлей вода. Но должна вам сказать, что когда Мафоре приехала за Амадеем, на Виктора она даже не посмотрела, словно он был дерьмо какое-то, извините за выражение. Даже самая бессердечная мать на такое не способна, я считаю. А если и вправду он был ее сын, почему же она не забрала в тот день обоих мальчиков?

Адамберг долго копался в своих записях, где царила полная неразбериха.

– Вас не затруднит перезвонить почтальону, может быть, он помнит, не значилась ли отправительницей конвертов для Амадея некая Пуйяр? Мари-Аделаида Пуйяр? Это девичья фамилия его матери.

– Не затруднит, я люблю ему звонить.

Через некоторое время он получил утвердительный ответ – да, от Пуйяр. Роберта воспользовалась случаем, чтобы пригласить почтальона на ужин.

Глава 28

Данглар безуспешно бился с потомком Дантона, и когда Адамберг присоединился к ним, допрос был еще в самом разгаре. В комнатушке под крышей было душно и не убрано. Их собеседник, бывший переплетчик, как сообщил Данглар, четыре года назад потерял работу. Волосы у майора стояли дыбом, возможно от ярости, Жюстен нервно скрестил руки и опустил голову.

– Ну, добро пожаловать, комиссар, – возбужденно приветствовал его Дантон. – С вашими коллегами не соскучишься, рад, что вы с нами. Увы, я не могу предложить вам сесть, мест не осталось.

– Не важно, я все равно никогда не сажусь.

– Значит, вы как лошадь. В этом есть свои положительные стороны, но проблема в том, что вы не видите дальше своего носа. Поэтому вы вообразили, что потомок толстяка Дантона решился на убийство, чтобы защитить честь своего предка.

Он расхохотался. Да, вид у него был мрачный и отталкивающий – впалые щеки, длинные, кривые, серые зубы и широко расставленные темные глаза.

– Толстяк Дантон, именно так, – сказал он, отсмеявшись. – Его называли искренним и пламенным патриотом, пылким и любвеобильным гулякой. Поверьте мне, это был мерзкий взяточник, конъюнктурщик и зазнайка, а успехом пользовался исключительно благодаря своей корпулентности и зычному голосу. Алчный развратник, убийца и предатель. Робеспьер, по крайней мере, был чист в своей гнусности. Я роялист, о чем я уже сообщил вашим коллегам. А как же иначе, если я хочу хоть отчасти искупить жестокость моего вонючего предка. Он проголосовал за казнь короля, и нечего теперь жаловаться, что он лишился собственной головы.

– А он что, жалуется?

Вопрос на мгновение озадачил словоохотливого потомка Дантона.