Холодное железо

Горст отложил перо, обнаружив крохотный порез – надо же: на самом кончике указательного пальца, так что теперь любой пустяк как через занозу. Он аккуратно подул на письмо, пока местами влажные чернила окончательно не подсохли, сложил лист и медленно провел по нему единственным необломанным ногтем, чтобы придать складке безупречную остроту. Зачерпнул щепочкой воск, от усердия прижав язык к нёбу. Глаза отыскали огонек свечи, маняще подрагивающий в сгущении теней. На сияние яркого язычка Горст смотрел завороженно, как боящийся высоты человек смотрит на узкий карниз огромной башни. Она звала, влекла. Притягивала. Дурманное головокружение от восхитительной перспективы близкой развязки. «Всего одно движение, и этому постыдному курьезу, который я в шутку именую жизнью, наступит конец». Всего-то запечатать и отослать, а там сиди жди, когда грянет буря.

Он со вздохом подставил уголок письма к огоньку и смотрел, как лист медленно буреет, чернеет, жухнет. Дождавшись, когда догорит, последний дотлевающий уголок Горст бросил на пол палатки и притоптал пяткой. Такие послания выходили из-под его пера еженощно, с яростными знаками препинания между неистовыми предложениями, все это в попытке навязать себя сну. Иногда после подобных экзерсисов наступало даже облегчение. «Очень ненадолго».

Он услышал возню снаружи, какой-то стук, сумятицу взволнованных голосов, и потянулся за сапогами. Гомон перерос в крики, к ним прибавились конский топот и ржание. Схватив меч, Горст рванул клапан палатки.

Унгер, выправляющий при свете фонаря вмятины на хозяйских доспехах, вскочил, вертя головой, в одной руке понож, в другой молоточек.

– Что там? – пискнул Горст.

– Понятия не… Ыйт! – Унгер отшатнулся от пронесшейся мимо лошади, которая обдала их обоих грязью.

– Сиди-ка здесь, – Горст нежно положил руку ему на плечо, – от беды подальше.

Из палатки он двинулся к Старому мосту, одной рукой на ходу заправляя рубаху, другой сжимая длинный клинок в ножнах. Где-то впереди из темноты доносились крики, тревожно мигали фонари на шестах, фигуры и лица мешал разглядеть след огонька свечи в глазах. Из темноты возник посыльный. Он бежал трусцой, одна щека и мундир сбоку представляли собой корку запекшейся грязи.

– Что происходит? – спросил Горст.

– Северяне напали большим числом! – выпалил он, пробегая мимо. – Нас опередили! Прут, уже близко!

Для него это был ужас, а для Горста – радость. Волнение обдало жаркой, до боли сладостной волной; мелочи вроде синяков с растяжениями как будто улетучились. Горст спешил к реке. «Это что, получается, мне второй раз за полдня придется отвоевывать мост?» От нелепости происходящего его душил смех. «Не могу дождаться». Одни офицеры взывали к спокойствию, другие спасались бегством. Одни лихорадочно нашаривали оружие, другие, наоборот, его прятали. Тени казались наступающими северянами. У Горста чесались руки от мучительного желания выхватить клинок, но тени преобразились в растерянных солдат, полуодетых слуг, косящихся конюхов.

– Полковник Горст? Это вы, господин полковник?

Он брел, мысли его витали где-то далеко. Снова в Сипани, в дыму и безумии Дома досуга Кардотти. В поисках короля в удушливых задымленных дебрях. «Только на этот раз я не спасую».

Над скрюченным на земле телом стоял и таращился слуга с окровавленным ножом. «Внешность обманчива». Из палатки, шатаясь, вышел человек с донельзя растрепанными волосами; он силился расстегнуть застежку на ножнах тесака. «Умоляю меня простить». Горст смахнул его с дороги, и тот полетел в грязь. Дальше сидел пухлый капитан с удивленным, перемазанным кровью лицом, и приспосабливал на голове повязку.

– Что такое? Что происходит?

«Паника, паника происходит. Удивительно, сколь быстро непреклонная армия может распасться на куски. Как быстро герои при дневном свете обращаются в трусов при ночном. Становятся сборищем, неуправляемым стадом, действующим с разумением животного».

– Так, сюда! – крикнул кто-то сзади. – Он знает!

По грязи чавкали шаги. «Мое маленькое стадо». Он даже не обернулся. «Но учтите, я собираюсь туда, где происходит убийство».

Откуда ни возьмись, шало кося глазами, возникла лошадь. Кто-то, поваленный и раздавленный, выл, зачерпывая грязь вперемешку с навозом. Горст перешагнул его, направляясь по необъяснимому следу из женских нарядов, – кружева, цветной атлас – втоптанных в землю. Все гуще толпа, бледные лица мелькали в темноте пятнами, безумно сверкали глаза; отражая свет факелов, переливчато блестела вода. Старый мост был переполнен и так же дик, как накануне днем, когда по нему отгоняли северян. И даже более. Растерянные голоса.

– Кто видел моего…

– Это кто, Горст?

– Они идут!

– Прочь с дороги! Прочь…

– Они уже ушли!

– Это он! Он скажет, что делать!

– Все назад! Назад!

– Полковник Горст, могу ли я…

– Порядок, порядок! Призываю к порядку! Умоляю!