Холодное железо

На Зобатого налетел очередной солдат Союза. Кто-то сделал ему подсечку, и он пал на колено, получил от Зобатого по затылку; шлем звякнул, блестя свежей вмятиной. Еще удар, и солдат распластался. А Зобатый с руганью продолжал его охаживать, вбивая лицом в грязь.

Кого-то с улыбкой огрел щитом Трясучка; уродливый шрам на лице пунцовел под дождем, как свежая рана. Война переворачивает все вверх дном: те, кто в мирное время представляет угрозу, становятся надеждой и отрадой, как только начинает звенеть сталь.

Разлетелись две половинки трупа: верх в одну сторону, низ в другую. Кровь стекала в грязную воду, пузырились лужи. Вот Отец Мечей развалил чуть ли не надвое еще кого-то, как долото – деревянную статуэтку. Зобатый нырнул за щит, в него ударила кровавая струя вперемешку с дождевой водой.

Тыкали во все стороны копья – наобум и с целью, с коварным проворством, скользкими остриями. Вот одно словно невзначай скользнуло кому-то в грудь. Человек повалился навзничь, тряся головой – дескать, нет, нет! Рука несчастного по привычке нашаривала рукоять, а его уже втаптывали в грязь безжалостные башмаки.

Зобатый отбил щитом вражеское копье, а сам ударил мечом. Лезвие чиркнуло по горлу, запрокинув врагу голову. Хлестнула кровь. Человек упал, забавно при этом загудев – мелодия напоминала начало старинной песни.

За ним открылся офицер Союза в невиданно красивом доспехе – зеркальном, с золотыми узорами. Он отбивался грязным мечом от Черного Доу, который очень некстати поскользнулся и упал на колени. «Стой возле своего вождя». Зобатый с ревом поспешил на выручку, топая по лужам в фонтанах грязной воды, и бездумно рубанул по прекрасной кирасе, испортив ювелирную работу. Владелец доспеха согнулся. Еще удар, на этот раз колющий. Человек Союза повернулся, как раз когда меч Зобатого, скрежетнув, вошел под нижний край кирасы. Вошел глубоко, надежно, оттолкнув этого расписного красавца.

Руки по локоть обагрились горячей кровью. Зобатый завозился с рукоятью меча, который упорно не желал выходить из негодяя; лезвие приходилось вертеть и самому топтаться в безумном объятии с неприятелем. Лицом к лицу, щекой к щеке, чувствуя сип его дыхания, царапанье его щетины. А ведь он, Зобатый, пожалуй, с Кольвен ни разу не был так близко. Но ведь выбор сделан? Выбор…

Одного желания не всегда достаточно, а потому как ни рвался Горст, добраться туда он не мог. Слишком много людей на пути. Когда он, отрубив ногу последнему, откинул его с дороги, старик-северянин уже вонзил меч Челенгорму в кишки – из-под блестящей от дождя кирасы торчал кончик кровавого острия. Когда убийца выдирал меч, выражение лица у генерала было до странности благостным. Он чуть ли не улыбался.

«Искуплен».

Старый северянин обернулся на вой Горста и вскинул щит. Под ударом стали полетели щепки, насаженный на клинок щит крутанулся на руке и врезался металлическим ободом старику в голову, опрокинув его на бок. Горст шагнул, думая закончить дело, но на пути опять кто-то встрял. «Как всегда». Совсем еще мальчишка – кричит, размахивает топориком. «Небось всегдашнее: убью-прибью, гыр-гыр-гыр». Умереть Горст был, разумеется, совсем не против. «Хотя этому недоумку я такого удовольствия не доставлю». Он отдернул голову, топорик безопасно отскочил от наплечника, и, подцепленный длинным клинком, описал кривую в сыром воздухе. Юнец что было сил пытался удержать топоришко, да куда там: тяжелое лезвие вырвало его из рук и раскроило лицо так, что брызнули мозги.

Вблизи шелестнул кончик меча; Горст отклонился, ощутив на щеке ветерок, а под глазом пустяковое жженье. Вопящая толпа раздалась, а битва из единого слаженного натиска распалась на очаги и очажки неприглядно дерущихся вымокших людей по самому центру Героев. Всякая видимость тактики, строевых построений, приказов и даже сторон исчезла. «Вот и хорошо, а то лишняя путаница».

Откуда-то возник полуголый северянин с мечом таких размеров, каких Горст прежде и не видывал. «А уж я их повидал». Абсурдно длинный, как будто выкованный для великана. Тускло-серый, матово отливающий под дождем металл с единственной литерой, выдавленной у рукояти.

Северянин был как с рисунка художника, в глаза не видевшего, что такое битва. Хотя глуповатые на вид могут быть так же смертоносны, как и глуповатые на слух; что же до спесивой заносчивости, то Горст всю ее выкашлял у Кардотти, в дыму Дома досуга. «Человек каждую схватку должен воспринимать как последнюю. Может, это она и есть? Попробуем надеяться».

Видя, как локоть северянина поднимается для бокового удара, Горст бдительно качнулся назад и двинул навстречу щит, одновременно готовясь напасть. Однако вместо того, чтобы махнуть сбоку, северянин использовал огромное лезвие как копье; острие мелькнуло мимо щита и вскользь визгнуло по нагруднику, да так, что Горст от неожиданности запнулся и чуть не упал.