Холодные и мертвые (сборник рассказов) (СИ)

Аспирант стоял, сложив руки за спиной. Юстас что-то нашептывал на ухо прислонившемуся к дверному косяку Ойгену. По всегда спокойному лицу медика бродил нервный тик.

— Правильно, сам побоялся явиться.

— Побоялся снова заразиться, — пояснил Ойген, отмахиваясь от священника. Тот не отставал.

— Снова? — Курт попытался посмотреть на медика, но тут же заболела голова. Он заскрежетал зубами и сфокусировался на Ию.

— Он тоже переболел серой болезнью. То есть, как, переболел.

Добытый вами Серый послужил… хм… основой для лекарства, вылечившего его. И вас с Юстасом тоже.

— Вообще-то, нет, — веско заметил священник. — На все воля Божья, и эти ваши Серые здесь абсолютно ни при чем. Что-то щелкнуло, нервы Ойгена окончательно сдали и он заорал:

— Никакая это, нахер, не божья воля! Это лекарство, мать твою!

Лекарство! На-у-ка! Ты знаешь, что это такое?! Не удостоив медика ответом, Юстас развернулся и вышел на кухню.

Ойген с нажимом потер лицо и обиженно посмотрел на Ию.

— Я слушаю это уже неделю. Неделю, понимаешь? Я хочу, чтобы он сдох. Он издевается надо мной, что ли?

— Мне кажется, он делает это специально. Вроде как в школе: совсем не интересно задирать того, кто не реагирует.

— Мы не в школе, — гордо ответил Ойген и тоже ушел на кухню.

— Весело тут у вас, — просипел Курт. — Погодь… неделю? Ию кивнул.

— Такие дела. Думаю, что ты оправишься через пару дней и сможешь пойти домой. Курт смерил аспиранта презрительным взглядом. Он был твердо намерен прямо сейчас встать и уйти домой — как можно дальше от этого дурдома. Правда, он быстро вспомнил, что у него дома творится точно такой же бардак. Но неделя — это слишком много! Что могло случиться с его любимой квартирой за этой время?

— Я останусь здесь.

— Нет! — проорал с кухни Ойген. Ию рассмеялся. Отвратительным, мерзким смехом, едва не убившим Курта. Вряд ли они теперь смогут нормально общаться — этот смех всегда будет напоминать Курту о его болезни. С другой стороны, спасибо, что Серые не убили. А почему не убили?

— А почему я жив? Ию пожал плечами.

— Ну. Ты же патрульный. У вас есть мастера. Мастера — единственное оружие против Серых. И это оружие было в твоих руках. Курт не успел ответить, что оружие это было не у него в руках, а шлялось где-то поблизости. В дверь решительно постучали, и когда Ойген открыл, вся кухня и прилегающий к ней коридор наполнились голосами. Громкими голосами и громкими звуками. Курт натянул на голову одеяло.

— Ну, мне пора, — Ию решительно направился к выходу. — Мне нельзя сниматься в этом кино. Совершенно секретно, сам понимаешь.

— Да ну нафиг, — обреченно выдохнул Курт и схоронился под одеялом. Голоса доходили до него как через вату. Мимо него прошуршал и скрылся в другой комнате Юстас. Ойген громко ругался с кем-то — бедный парень, совсем ему нервы истрепали.

— Я не разрешаю снимать в своем доме!

— Но у нас есть разрешение от вашего руководителя.

— Нет у меня руководителя!

— Но у нас есть разрешение. Перепалка приблизилась, видимо, переползла в комнату. Голоса окружили кокон, из которого Курт не был готов вылезать.

— Хм, он что, умер? — совсем близко раздался знакомый голос. — Я откину одеяло, а ты сними крупным планом. Курт отогнул одеяло и подарил полный ненависти взгляд Виктору, нависшему над ним.

— Ой, — сценарист отшатнулся и залился краской, — извините. Пытаясь скрыть смущение, он обернулся к Ойгену, протянул ему несколько листов бумаги, исписанных непонятным почерком.

— Это ваши слова, которые нужно будет зачитать. И напишите печатными буквами ваши имя и статус. Зря он это, ох зря. Бумаги полетели в лицо Виктору, Ойген прошел через всю комнату и скрылся в соседней, хлопнув дверью с такой силой, что Курт прищурился, надеясь увидеть трещину, бегущую по стене от косяка. Но трещина не бежала, а бывший одноклассник только что бросил его на растерзание киношникам.

— Виктор, послушай… Собравшись с силами, Курт привстал, поманил к себе рукой сценариста. Тот, округлив глаза, наклонился. Курт крепко ухватил парня за модный шарф.

— Если вы немедленно не свалите, я выгоню вас всех жить на мороз.

Я не шучу. Виктор осторожно выпутался из шарфа. Отошел, перебросился парой слов с режиссером:

— Те двое были готовы разговаривать.

— Угу.

— Ну его?

— Угу. Киношники зашаркали, оператор принялся сворачивать камеру.

— Мы сняли достаточно, — меланхолично заметил режиссер. Они развернулись и радостной толпой двинулись на выход.

— Спать вам в снегу, — мстительно прошипел Курт.

— Тебе тоже, — заметил Ойген, нарисовываясь в дверном проеме. — Мне хватит одного постояльца, который выздоровел, но почему-то решил, что жить у меня лучше, чем в общаге Университета.

— Оттуда всех все равно посылают ко мне. Отправляй его в общагу, а я останусь жить у тебя.

— Размечтался, — Ойген обернулся на Юстаса, углубившегося в какую-то книгу. — Не трогай!

— Почему? Ойген задумался. В самом деле, почему?

— Не знаю.

— Ладно. Юстас отложил книгу, видимо, не заинтересовавшись, и взял другую. Ойген усилием заставил себя перестать сверлить священника злым взглядом и повернулся к Курту.