Холодные игры

Петя проводил его взглядом. Потом подошел к столику, на котором стояла все та же бутылка с ежевичной настойкой (теперь в ней осталось чуть более половины). Взял бутылку, сел на стул у окна, обтер горлышко бутылки ладонью и, глядя на звезды и желтую, яркую луну, сделал большой глоток.

Еще через полчаса Петя, покачиваясь и хватаясь одной рукой (в другой руке была зажата почти пустая бутылка) за шершавые, недавно оштукатуренные стены, стоял возле двери, ведущей в кабинет Ивана Парфеновича. Из-под двери сочилась тепло-оранжевая полоска света. Следовательно, отец не спал. Читал или работал. Петя решительно постучал.

– Отец! Можно к тебе?

– Петька! – удивился Иван Парфенович. – Проходи. Чего полуночничаешь?.. Да ты никак опять вдрабадан? – Гордеев нахмурился. – Говорил тебе…

– Я, батюшка, для храбрости выпил, – ухмыляясь, пояснил Петя. – Да и не я один…

– Как так? – не понял Гордеев. – С кем же ты ночью у нас в дому пил? И на что тебе храбрость? Илюшке собрался мстить?

– Для разговору с вами… А пил один. Просто еще один пьяница у нас объявился… Точнее, объявилась. Голос крови, куда денешься… Вы-то, батюшка, тоже всегда не дурак выпить были. Я помню…

– Что ты несешь, болван?! Да, я выпить могу, но никогда дела не забывал… И… О чем ты вообще? Ты пьян! Поди!

– Нет уж. – Петя помотал головой. – Не пойду. Решился, так скажу… А там… Там пьяная Машка управляющему вашему на шею вешается. Он покуда отбился…

– Маша? Пьяна?! Что ты несешь?!

– Да что своими глазами видел, то и вам обсказал. Но… это ж тоже понимать надо. Ей лет-то сколько… Девичество постыло давно. Хромая нога иных порывов не отменяет… Правда, не знаю, я ль один видал или еще кто. Слугам рот не заткнешь. Разнесут с утра по городу… От людей стыд… Я – болван, ладно, но Машка – девица как-никак…

Иван Парфенович оперся о стол руками, начал тяжело вставать.

– Погоди, отец. Я не о Машке толковать пришел, о себе. С ней, конечно, тоже решать надо… Она тебе говорила, что Николаша ее сватает? Нет? Видать, решила сперва управляющего попытать… А я… я, батюшка, тоже жениться хочу.

– Ты? Жениться? – Иван Парфенович снова присел, оживился. Кровь отлила от его лица, даже какой-то намек на улыбку мышонком прошмыгнул сквозь густые усы и затерялся в рыжей бороде. – Это дело. Наконец-то. А то я уж, признаться, недоброе думал… На ком же? Сговорил уже или еще обихаживаешь? Кто родные?.. Ну, это нам без особой важности, сами, чай, не князья, была бы девка справная… Кто ж? Татьяна Потапова? Или помоложе нашел?

– Я хочу жениться на Элайдже, трактирщика Самсона дочери. Она иудейка, но ради меня креститься пойдет.

– Погоди, погоди, Петька! – Иван Парфенович озабоченно почесал грудь в раскрыве ворота. – Это какая Элайджа?.. Та?.. Так она же больная, умом скорбная, не говорит почти! Ее к людям-то не пускают, боятся, как бы чего не вышло. И ты… Погоди! Я понял! Дурень ты, дурень… Жиды, значит, тебя как-то окрутили, подсунули эту самую умалишенную Элайджу, а теперь пугают, требуют, чтоб ты женился. И этот паршивец в тебя из ружья стрелял?.. Ну-у… Это они зря! Это они у меня еще попомнят – Гордеевых насильно женить! Это я им устрою! Всех сгною!!!

– Отец, отец, погоди! – воззвал Петя. – Ты все не так понял. Это я их обманул. Всех, кроме Элайджи. Она сама хотела… Да, она странная на общий взгляд. Но что мне до всех? Я люблю ее. Кроме нее, мне никто не нужен… И… она от меня ребенка ждет…

– Го-осподи! – всплеснул руками Гордеев. – Час от часу не легче! Порадовал сынок… Та-ак. Как же разрешить?.. Вот! Слушай меня. О женитьбе, понятно, даже и думать не смей! Чтоб сын Гордеева на слабоумной иудейке женился… Тому не бывать! Если надо, денег им дадим, бумаг ценных, золота. Откупимся. Роза жадная, не устоит. Более чтоб близко не подходил. Чтобы слухи пресечь, придется тебя и вправду женить. Татьяна Потапова давно готова…

– Не стану я на ней жениться!

– Нет, станешь! – Глаза Гордеева налились бешеной, золотистой кровью, он поднялся, навис над сыном, шибанул по столу огромным кулаком. – Что я скажу, то и сделаешь, болван никчемный! Потому что я в своем дому хозяин!!!

Петя зажмурился от страха, но упрямо помотал головой.

– Будет пугать-то, отец. Мне уж бояться надоело. Сколько вам грозить-то осталось? Никто не вечен. А после? О загробной жизни подумали б, как Марфа Парфеновна велит…

– Что-о?!! – заорал Гордеев. От его крика за окном проснулась и недовольно каркнула сидящая на ветке ворона. – Ты что смеешь себе позволять?! С отцом?!! Пес паршивый! Пьянь подзаборная! А ну!

Гордеев вскочил, ухватил Петю за шиворот и поволок. Петя пытался сопротивляться, но ноги действительно не держали его. К тому же отец был крупнее и сильнее раза в полтора.

В сенях Гордеев локтем сшиб тяжелую деревянную крышку с водяной бочки, приподнял сына, его головой пробил образовавшуюся на поверхности наледь.

– Ну-ка, охолони! Охолони! – Он несколько раз макнул Петю в бадью.