Холодные игры

Мне этот стих ужасно понравился. Но Златовратский принялся Вере объяснять, что писать надо о возвышенном, о чувствах, с применением всяких греческих и прочих мифов, метафор, гипербол, аллитераций и разной другой чепухи. По-моему, это все зря, и пусть бы Вера писала так, как ей хочется.

Вот вроде бы и все новости рассказала.

Целую тебя нежно и люблю верно —

твоя Софи

Есть люди, которых любовь преображает абсолютно – от макушки до пяток и до самой мельчайшей черточки. Инженер Печинога к таким людям не относился. И внешне, и в своих привычках он оставался совершенно таким же, как был до встречи с Верой. Так же обливался холодной водой по утрам, протирал тряпочкой зубы, ходил для моциона на лыжах, читал журналы, работал в лаборатории и дома – над статистикой и анализом выработки. Общительность его также не претерпела никаких изменений и по-прежнему оставалась где-то в районе нулевой отметки.

Веру инженер привозил к себе в пятничный вечер. По пути они обычно молчали, словно по уговору сберегая ту, первую ночь.

В доме Вера пыталась хозяйничать, но у педантичного Матвея Александровича всегда было все готово и все – на своих местах. Так что ей оставалось лишь делать вид. Он не возражал, следил за ней с улыбкой.

Филимон постепенно к Вере привык и иногда даже взгромождался ей на колени, наклонял голову и просил почесать за ушами, там, куда ему тяжело было достать самому. Баньши к Вере никогда не подходила, но каждый раз пристально следила за ней из сеней раскосыми глазами. Иногда коротко взглядывала на хозяина, словно ожидая команды, разрешения порвать наконец в клочки непрошеную гостью, нарушающую их привычное уединение.

Печинога, поймав вопрошающий взгляд псины, грозил Баньши пальцем, и та виновато скулила и мелко стучала по полу пушистым хвостом.

Физическая часть их близости была удивительна.

Инженер не имел ни малейшего представления о дозволенных и недозволенных ласках. Порождение ссыльного безбожника и полукровки, позабывшей все верования своего народа, Печинога не имел никакого религиозного чувства, и понятия греха для него попросту не существовало. Доселе он жил, повинуясь диковинному внутреннему закону, который, по всей вероятности, был сродни кантовскому (по крайней мере, звездное небо поражало Печиногу так же, как и кенигсбергского философа). Теперь, внезапно столкнувшись с областью жизни, в которой не имел никакого опыта, он попросту абсолютно доверился своей возлюбленной. Она же обучала его осторожно и неторопливо и порою сама удивлялась собственной неожиданной свободе и отсутствию скованности.

Свой страх перед раздеванием он объяснил ей почти сразу же. Из детства он помнил, как полуголый пьяный отец с ужасными криками преследовал мать, а потом из их комнаты неслись ее стоны. Маленький Матвей пытался ворваться туда и защитить мать, а голый отец, громко хохоча и тряся уже обрюзгшими обширными телесами, вышвыривал мальчика за порог, напоследок придав ему ускорение ногой, а после запирал дверь на задвижку. Тогда Матвей думал, что отец попросту бьет мать, и его непременная при этом обнаженность казалась мальчику какой-то загадочной и потому особенно ужасной.

Осторожностью и терпением Вера быстро преодолела эту особенность инженера. Теперь они с каким-то детским любопытством разглядывали и ласкали друг друга. По счастью, оба были согласно неторопливы в движениях и прочих реакциях. Вера садилась на одеяло у ног Матвея и подолгу рассматривала, трогала его плоские ступни с проступающими синими венами, икры, поросшие рыжеватой шерстью, круглые большие колени, кисти рук с сильными толстыми пальцами. Он покорно сидел на лежанке или на стуле, иногда гладил Верины распущенные волосы и лишь блаженно щурился и постанывал, когда ласки молодой женщины становились особенно шаловливыми. Потом сам просил ее встать, или лечь, или принять какую-то иную позу, тушил лампу, открывал заслонку в печи и долго смотрел, как играют оранжевые и малиновые отблески на голубоватой Вериной коже. После осторожно касался ее тела рукой или губами, всякий раз спрашивая: «Так можно, Веронька?» – «Тебе все можно, Матюша», – ласково отвечала молодая женщина.