Холодные игры

Вера, в отличие от инженера, была весьма набожной, но вся языческая первобытность их любви вовсе не смущала ее. Наоборот, где-то в самой глубине своей крестьянской души Вера считала возлюбленного кем-то вроде святого. Она, разумеется, никогда не встречала святых, но много читала про них в копеечных житиях, которые в изобилии издавались для народа православной церковью. Матвей Александрович часто напоминал ей героев этих трогательных, наивных и непременно трагических историй. Иногда по ночам в Егорьевске она плакала светлыми слезами от страха за своего возлюбленного. Ведь почти все святые рано или поздно становились мучениками, а значит, и он… В эти моменты Вере хотелось бежать к нему, кинуться в ноги, умолить, уговорить его покинуть прииск, уехать, затеряться где-то вдали… Но где же скрыться от людей белой галке?

Насытившись ласками и физической любовью, они долго разговаривали или он читал ей вслух свои любимые книги. Вера слушала внимательно, задавала много вопросов. Ему все время хотелось что-то сделать для нее, как-то отблагодарить за любовь, которую она ему дарила (именно так он чувствовал. То, что в этой любви отдает и он сам, – этого инженер Печинога не понимал совершенно), но он не знал как.

– Чего тебе надобно, Веронька? – спрашивал он у молодой женщины. – Хочешь, на ярмарку поедем, купим тебе что-нибудь…

– Да мне не надо ничего, у меня все есть, – неизменно отвечала Вера.

– Но чего же сделать? – Инженер беспомощно поднимал могучие плечи.

– Знаешь, Матюша, давай когда-нибудь к морю съездим, – придумала однажды Вера.

Матвей Александрович страшно обрадовался наконец-то высказанному желанию.

– Конечно, Веронька! Вот пароходы по Оби пойдут, и съездим!

– Да я не про то! – рассмеялась Вера, подходя сзади и лаская губами плечи и затылок инженера. – Это море холодное. Такое и у нас в Петербурге есть. Я хочу теплое, как в романах, в котором вода, как бирюза в колечке…

– Поедем! Поедем в Крым или в Италию, куда хочешь поедем! Хочешь, сейчас на карте посмотрим, как ехать будем? – Инженер достал с полки большой атлас.

Вера не понимала карт, но с интересом прислушивалась к объяснениям Печиноги, следила за движением его пальца.

– Вот здесь уже Россия кончается. Видишь, граница нарисована? А вот здесь турки живут… А вот этот треугольничек – Крым. Сюда все отдыхать ездят. И мы с тобой поедем, коли захочешь…

– А далеко ведь как ехать-то, Матюша!

– А что нам, что далеко. Мы с тобой люди вольные. Захотим – и поедем.

Ревность оказалась инженеру так же несвойственна, как и стыдливость в ласках. Возможно, он даже не подозревал о ее существовании. После того первого изумления, когда Вера упомянула о других мужчинах, он словно забыл о них, хотя сама Вера со страхом и каким-то мстительным любострастием ждала непременных вопросов. Вопросов не было. Впрочем, однажды Печинога приподнялся на локте, взглянул на Веру с откровенным любопытством и спросил:

– А что ж, ты и с другими так делала?

– Нет, Матюша, – вполне искренне отвечала Вера. – Так – только с тобой.

– Угу, – согласился Печинога и, вроде бы полностью удовлетворенный ответом, снова откинулся на лежанку.

Иногда, раскалив печь до малинового жара, они, распаренные, задыхающиеся, выбегали босиком из дома, словно вино, глотали морозный воздух, взявшись за руки, смотрели на звезды или кидались друг в друга обжигающими снежными комьями. Потом инженер падал навзничь, а Вера садилась верхом ему на живот и пыталась накормить снегом. Он отбивался, потом валил в снег ее…

Как-то раз им показалось, что в ельнике рядом с домом заворочалось что-то большое, темное…

– Медведь! – ахнула Вера.

– Да они спят все в берлогах и лапу сосут! – беспечно откликнулся Печинога. – Должно быть, сохатый… пусть смотрит… завидует… Ему до гона еще больше месяца осталось.

Глава 10, в которой Печинога выслушивает делегацию от рабочего комитета и разговаривает с медведем, а Климентия Воропаева неспроста мучает смертная тоска

За две недели до Масленицы приисковые рабочие прислали к инженеру делегацию во главе с молодым чахоточным рабочим, на пятнистом лице которого горели темные страшные глаза. Печинога равнодушно отметил сходство облика рабочего с портретом демократа Белинского и подумал, что, как и неистовый Виссарион, предводитель делегации долго не протянет и непременно умрет если не к весне, так к следующей зиме.