Холодные песни

– Мария Тимофеевна… – робко позвал Богомолов.

Трудовик кашлянул в кулак.

Классная вздрогнула и будто только сейчас увидела, где находится.

– Олег Клюй умер. – Она прикрыла рукой рот. – Господи, как же так…

Боек молотка громко тюкнул о дощатый пол, и все повернулись к Шиме.

Клюй умер. Точнее, его убили.

Тело нашли между городским пляжем и «Клубом юных моряков»: на прогнившем деревянном мостике, ведущем к воспоминанию о пирсе, шести илистым столбикам. Клуб на памяти Вадика уже несколько лет не работал (одинокий кораблик с одиноким сторожем), пляж не сильно привлекал горожан даже летом (недалеко имелось два более удобных и чистых водоема), а речной берег прятался от дороги за полосой высокого кустарника; на мертвого школьника наткнулись местные алкаши. Труп не успел остыть.

Утром Олег Клюй ушел в школу (семья Клюев жила в трех домах от «Клуба юных моряков», и Олег часто срезал путь вдоль реки), а в одиннадцать часов над его телом уже сидел хмурый судмедэксперт.

Мальчика задушили.

Это попало в газеты, криминальную сводку.

Телеканал показал притоптанный пятачок земли слева от тропинки, которой Клюй ходил в школу; огрызок пирса был где-то рядом, возможно, за золотисто-коричневым хрупким частоколом рогоза. Что-то невнятно пробормотал в камеру краснолицый субъект, нашедший труп, рядом покачивался его собутыльник. Дали комментарий из Следственного комитета. Директор школы рассказала о семье убитого: контактная, ответственная (про то, что Клюй-старший приходил на собрания подшофе, директор умолчала), отметила, что Олег был очень общительным мальчиком и всегда откликался на просьбы классного руководителя. Директор сидела в своем кабинете в темно-зеленом платье, которое надевала в прошлом году на выпускной вечер, сложная прическа стоила половины месячного оклада.

Олег был единственным ребенком в семье, его похоронили в пятницу.

О чем телевизор и газеты умолчали, так это о том, что мальчику отрезали уши и кусок щеки.

Но, разумеется, об этом вскоре шептался весь класс.

За два месяца в обычной школе Вадик успел возненавидеть все, что любил до этого. Физику, которую учил в «Своих» с первого класса – не по учебникам, нет, на занятиях они спрашивали о всяких интересных вещах, водопроводных кранах, микроволновках, сообщающихся сосудах, гравитации, и учителя объясняли, как это работает. Историю, с которой шесть лет назад познакомился на примере рыцарей и принцесс. Химию. Математику… Абсолютно все. Учеба перестала быть клевой. У него не было выбора: шитье или шахматы, русский или английский, театр или арт. В этом заключался ужасный перевертыш: вместо доброго лица «старшего брата» у школы была морда Шимы, озлобленная и наглая. И всякая вера в себя сжималась и гасла, когда в коридоре тебя поджидала зубастая детоловка.

Вадик несся по узкой горбатой улочке, мало что замечая на пути. Мимо деревянных заборов, за которыми теснились одноэтажные дома с занавешенными окнами и покосившимися телеантеннами. Мимо лая собак, шипения котов, калиток и канав, в которых лежали гнилые листья. Распахнутая куртка, сжатые кулаки, кривящийся рот.

– Суки… суки… суки… – отплевывался Вадик.

Сердце сжималось от страха.

Впереди был железнодорожный переезд, за ним гаражи с автомастерскими, стоянка, кладбище… Вадик сглотнул густую слюну, легкие горели огнем. Мысль о кладбище парализовала мозг. Только не туда, не туда… Но какой выбор? Свернуть на пути?

Его догоняли. Подкараулили у библиотеки и теперь догоняли.

Дома закончились. По рельсам громыхал состав: серые цистерны и бурые хопперы. Вадик заметался у переезда, кинулся направо и стал карабкаться по металлической тоннельной лестнице, едва не врезавшись головой в предохранительную дугу.

Он взлетел – нет, не в небо, как ему хотелось, – на переходной мостик, притороченный к трубе отопления. Трубопровод переползал через колею огромной изогнутой гусеницей.

Вадик обернулся и увидел, как шатается защитная оболочка лестницы.

– Попался, ушастый! – заглушая стук колес, громыхнул снизу голос Шимы.

Вадик побежал по решетчатому полу, под ногами мелькнула последняя цистерна – осталась только труба с застывшим жиром теплоизоляции. Ширина мостика уступала высоте перил. Он добежал до площадки обслуживания каких-то титанических вентилей и обреченно вцепился в ограждение: и правда попался. Тупик. О лестнице напоминали нашлепки сварки.

Клочковатую траву и площадку разделяло расстояние в две сломанные ноги. Вадик забился в угол, под металлическую рамку стенда, увешанного соплями засохшего клея и клочками бумаги.

По мостику шагали его мучители. Первым шел Шима, за ним Араужо, последним плелся Косарев, под глазом которого чернел свежий синяк. Жалости к однокласснику Вадик не испытал.

Шима ступил на площадку, подождал Косарева, взял его за бицепс и толкнул к Вадику.

– Устрой Рябине «собачий кайф».

– Иди ты… – процедил сквозь зубы Косарев.

Шима только усмехнулся:

– Размяк, Косарь, да? Мало тебе одного прожектора.

– Так коньки можно откинуть. Я слышал.

– От кого? От мамочки своей, которая зеленку в медпункте ворует? Не хочешь на Рябине, проверим на тебе.