Холодные песни

Герман отходит и выплескивает пиво под пальму, швыряет стакан на песок. «Что, проглотишь и это дерьмо?»

Он читал, что египтяне умеют «глазить» как никто другой. А еще – что время здесь течет по-иному.

Возвращается к стойке.

– Тебя что, не учили, как… – Герман запинается.

Рот бармена распахнут, нижняя челюсть выдвинута вперед. Араб наклоняется, чтобы Герман мог лучше рассмотреть то, что устроилось на языке за неровными белыми зубами.

Морская звезда нагло колышет лучами, прежде чем исчезнуть в глотке мужчины.

Мухаммед ложится грудью на стойку. Взгляд Германа падает на поварской тесак за поясом бармена. Мухаммед извивается, ползет, и тесак выскальзывает, скатывается по спине – Герман делает шаг вперед и подхватывает нож.

Тут же отпрыгивает.

Бармен перебирает в воздухе руками, как паук, плетущий паутину. Мучительно медленно он переваливается через стойку, кувыркается, встает. Герман отступает за пальму. На какое-то время араб скрывается из виду, а потом выходит, припадая на короткую ногу, из-за чешуйчатого ствола и тянет к Герману смуглые руки.

– Пошел на хер!

Герман отмахивается тесаком.

Лезвие впивается бармену в растопыренную ладонь, между средним и безымянным пальцами. Акульим плавником рассекает кожу и мясо.

Мухаммед не кричит. Даже не кривится. Дергает рукой вверх, и тесак расщепляет кисть почти до запястья. Брызжет кровь.

Герман вырывает тесак из кровоточащей клешни – ладонь распадается на двупалые куски – и снова рубит, отскакивает и кричит.

Бармен падает навзничь. Пятиконечные кукловоды выползают из страшной раны на шее Мухаммеда.

Герман скулит и поднимает голову на шум за барной стойкой.

Распахивается дверь. Из подсобного помещения появляется Рагаб.

– Не взять с собой ваучер, ай-ай, – говорит гид. – Рагаб предупреждал, будет большой проблема.

В его руках нож для разделки рыбы.

Он обходит стол с кофемашиной, открывает другую дверь, распашную, слева от пивного крана, и идет на Германа.

– Компания менять время вылета чартарного рейса.

«Чартерного», – невольно поправляет Герман.

В высоком небе кричат чайки.

Герман машет перед собой тесаком, но это не останавливает Рагаба. Он наваливается на неблагодарного туриста и опрокидывает на песок. По щеке гида, от угла глаза, сочится полосой кровь, рот открывается, шире, шире…

– Слезь с меня! Доцент, отвали!

Рагаб ползет по нему, пухлый, короткий, медленный. Герман заносит тесак над затылком гида, но боится ударить – это словно полоснуть самого себя. Рагаб прилип, как огромный живот, опухоль… К тому же… снова ударить человека ножом? Снова убить? «Господи, господи…»

Герман пытается скинуть одержимого. Что-то больно царапает левую руку – нож Рагаба зацепился за браслет на запястье Германа, вспорол кожу.

– Не надо… нет… – просит Герман.

Гид вырывает нож и медленно поднимает для удара. Герман опускает тесак. Раз, второй, третий.

Холодная кровь заливает глаза.

Он сталкивает с себя неподвижное тело и поднимается на ноги. Колени подгибаются, Герман наклоняется, упирает руку в бедро и судорожно дышит. Другая рука по-прежнему сжимает тесак. С лезвия капает кровь.

Распрямившись, он видит других.

– Нет, – говорит Герман, – нет, нет, нет…

Их много, больше десятка.

Они окружают его. Большая белая тетка в соломенной шляпе. Мужик с плоским носом. Шуфутинский – на красной груди болтается крестик, уже не белый, а зеленый, покрытый окисью. Нескладный парень с черноволосой подружкой, вьющиеся волосы которой кишат морскими звездами. Арабы-христиане из столовой. Тощий негр в безрукавке…

Они наступают.

Герман тюкает себя по лбу рукояткой ножа, мир моргает и становится ярким и дремотным одновременно.

– Да… – говорит он.

Орудуя тесаком, врезается в строй. Рубит, режет, кричит…

– Я акула! Акула! Я вас сожру!

Одержимая толпа расступается перед одержимым человеком, и он несется к бассейну. На пути встает аниматорша с крупными зубами. Корка песка на ее голом теле похожа на коросту.

Он широко размахивается и сносит ей голову. Одним ударом. Оказывается, такое возможно не только в кино – вот она, голова в бассейне. Тело Маши валится на плитку, изливается красным в хлорированную воду.

Голые ступни (он потерял шлепки) скользят по кафелю, Герман с трудом переставляет ноги. Пробует пальцем нож, как в той передаче, где кузнецы соревнуются в мастерстве, – на лезвии сколы и зазубрины.

– Я акула…

Он видит приближающихся Стаса, Свету, Алису, за ними – Юлю и Костика.

«Только не Стас… не моя семья…»

Герман сворачивает к морю. Трясет головой, проводит по лицу дрожащей рукой. На ладони – кровь, много чужой крови. Он будто макнул в нее руку.

В правом ухе что-то шевелится, ползет по слуховому каналу, и Герман надавливает на козелок ребром ладони. Это похоже на щекотку, но ощущение почти сразу пропадает.

Его охватывает страх.

Что, если звезда… целый выводок морских звезд пробрался ему в голову? Сегодня, вчера, вечность назад… Что, если тонкие лапки завели его в мертвый тупик и он видит мусор искаженной реальности? Что, если заражен… захвачен только он?

Но ведь это его мысли, его чувства! Он бы заметил разницу… или нет?