Холодные рассветы

– Стой, – простонала она, лишь на миг осознав, что происходит.

– Что? – выдохнул он, поднявшись выше, глядя на ее лицо, замершее в страхе.

– Я не могу, – приподнявшись на локтях, запротестовала она, узрев свою наготу в свете далеких городских огней, что были где-то внизу на московских улицах. – Мне… – дрожащим голосом она подбирала подходящие слова. – Противно, – решившись, призналась девушка.

– Противен я? – уточнил он, уже готовый принять правду.

– Нет! – воскликнула она. – Не ты! Само действо… Это всё так…мерзко…

– Милая, – он убрал волосы с ее лба, оставив ладонь на ее шее, – маленькая моя… Я – твой муж… Сама же говорила…

– Наш брак освящен на небесах, – напомнила она сама себе вслух.

Он прильнул губами к ее устам, бережно укладывая на подушку. Она заставила себя перестать сопротивляться.

Осторожно, будто боялся спугнуть перепелку, охотясь за дикой птицей, он покрывал её тело поцелуями, становясь всё ближе и ближе к сакральным тайнам её подсознания, будто разгадывал самую сложную загадку, которая когда-либо встречалась ему, улавливая любое движение, вздох и даже изменение пульсации её артерий.

Он остановился в паре сантиметрах от её кожи, наклонился, целуя в губы, словно затыкал ей рот, избегая нежелательных криков. Сначала она не поняла, что происходит, думая, что не так уж и сложно играть по его правилам, а потом… тягучая боль разлилась меж тазовых костей, а спазм прокатился волной, сжав горло.

– Ммм, – не слишком громко простонала она, не смея крикнуть, да и не имея возможности.

Он замер, чтобы она привыкла к новому ощущению – такой близости с ним.

– Доверься мне, – прошептал он, касаясь губами кожи над её ключицей, бережно целуя яремную ямку над грудиной, в которой особенно ярко чувствовалось биение сердце и наполнение аорты.

Его движения были, пожалуй, слишком плавными и медленными. Простынь под ее пальцами превратилась в измятую бумагу. Теперь она уже не понимала – терзают ли её эти ужасные и омерзительные ощущения, или она смогла получить хоть какое-то удовольствие от этой пытки, на которую она себя добровольно обрекла, согласившись выйти за него замуж. Воспаленное сознание, однако, могло здраво оценить её положение: пожалуй, это самый лучший вариант из всех возможных, ведь другой мог бы поступить гораздо грубее и безжалостнее.

Руки на мгновение разжали ткань и ногти вонзились в кожу на его спине. Он негромко простонал. Он причинил боль ей, теперь настала её очередь. К её кровоточащей ране то и дело прикасалась его плоть. Ей хотелось взвыть от спазмов, разливавшихся по её животу.

В какой-то момент ощущения изменились. Теперь она сконцентрировалась на других чувствах, которые подкатывали к её горлу. Через несколько секунд её тело обдало неистовым жаром, прокатившимся от бёдер к шее.

Владислав лишь выдохнул от того, что она углубила ногти в его кожу.

– Тише, – взмолился он, опасаясь за последствия её реакции.

Туманная судорога захватила тело девушки. Она выгнулась навстречу Никольскому. Голова дернулась в непроизвольном движении, углубившись в подушку.

Он склонился над ней, покрывая жаркими поцелуями шею.

– Влад… – измученный голос жалобно протянул его имя.

Он лег рядом, так и не насладившись близостью с той, ради которой он жертвовал всем своим сердцем и благами, по крайне мере, в эту ночь.

– Ты как? – трепетно уточнил он, коснувшись губами её виска.

Она повернулась на бок, оказавшись спиной к нему, прижав колени к груди.

– Я хочу побыть одной, – её голос охрип, а движения, казалось, причиняли ей боль.

Ему было неловко. Он взял её силой? Нет, она сама была готова к этому. Или не готова?

Никольский поднялся с постели, бережно укрыл ее одеялом, стараясь не прикасаться к ее телу, натянул сброшенные в угол джинсы, а потом вышел из комнаты. Призрачный свет скользнул незаметным пучком по полу, когда он открыл дверь. Как только он покинул спальню, и вновь воцарился мрак, нарушаемый лишь далеким светом мерцающий ламп в городских фонарях, Лена заплакала, обхватив подушку руками. Сознание заволокло мерзким туманом, в объятиях которого становилось по-настоящему тошно. Хотелось раствориться в каждой молекуле воздуха, чтобы больше не видеть своего обнаженного тела, оскверненного и растерзанного.

Он был предельно нежен и осторожен, но мерзость того, что произошло в этой комнате несколькими минутами ранее, застилала её рассудок, стирая все аргументы в защиту Владислава. Она ощущала себя использованной, выброшенной… Так отвратительно она никогда ещё себя не чувствовала, презирая всех мужчин.

Боль уже не ощущалась так остро, а превратилась скорее в какое-то подводное течение, заглушаемое шумом реки – угнетающим голосом её сознания, которое обвиняло её во всех смертных грехах, но в большей степени в блудных. Лишь одного она не могла принять – это не был блуд, не был грех, ведь совершенное с законным мужем в венчанном браке – есть предназначение супружества.