Холодные тени

– У меня проблемы с желудком, – ответила Вероника. – Отравилась дезинфицирующим средством.

Врач по имени Оскар, кажется, впервые отвел тоскливый взгляд от бутылки и с интересом посмотрел на Веронику.

– Что же вас заставило употреблять в пищу дезинфицирующее средство? – спросил он.

– Одна добрая женщина, – светски улыбнулась Вероника. – Пыталась меня убить, чтобы я ее не разоблачила.

– Как вы интересно живете, – от души сказал врач. – А можно узнать подробности?

И только тут до Вероники внезапно дошло, что Оскар говорит с нею по-русски. Пусть и с характерным акцентом. Прочитав по изменившемуся выражению лица Вероники ее мысли, Оскар улыбнулся:

– Моя бабушка была родом из России, мы с ней часто болтали.

– Как тесен мир, – покачала головой Вероника.

– Вы даже не представляете насколько. Я ведь родился и большую часть жизни прожил в Мюнхене – там, откуда родом обе ваши спутницы.

– И правда невероятно, – подключилась к разговору Брю. – А мне вот кто-то пишет анонимные письма, где угрожает убить.

Перевод на экране планшета показался Веронике какой-то жалкой попыткой обратить на себя внимание. Прозвучало, видимо, так же. Оскар вежливо улыбнулся и сказал:

– Какой кошмар. От чего только люди не бегут в Антарктиду. От прошлого, от настоящего. А некоторые… – Он вздохнул. – Некоторые бегут от будущего.

– А кто-то просто тут работает, – сказала Вероника.

– Нет, – покачал головой Оскар. – Таких в Антарктиде нет, поверьте. Здесь все – беглецы.

Он опять обращался только к Веронике, и Брю отвернулась. Вероника испытала слабые угрызения совести. Между ней и Брю вроде как протянулись некоторые ниточки доверия, а теперь она новую подругу как бы бросила. Но в конце-то концов, Брю – взрослая девочка.

А Оскар между тем вновь вернулся к теме отравления. Вероника попыталась поведать историю с убийством телезвезды в самых общих чертах, но сама не заметила, как увлеклась.[2]

Краем глаза она оценивала ситуацию за столом и с неудовольствием отмечала, что обстановка накаляется. Габриэла не отлипала от своего телефона. Рыжему мудаку Лоуренсу это не нравилось, и он что-то строго ей выговаривал. Брю пыталась заговорить с Тимофеем, но это было задачей не из легких. Закончились попытки внезапно: Тимофей встал и подошел к одному из окон, через которые в столовую лился свет. Там он замер, как истукан, и смотрел на пейзажи своей возлюбленной Антарктиды.

В этот-то момент все и случилось. Дверь открылась, и внутрь вошел мужчина с сумкой. Его Вероника узнала – он ехал с ними на вездеходе от корабля, а потом они высадились, и вездеход поехал дальше, на следующую станцию.

– Почта, – сказал мужчина, когда все на него посмотрели. – Я обещал завезти ваши письма на обратном пути – вот они, пожалуйста.

Работники тут же переключились на почтальона. Тот вынул из сумки тоненькую стопку конвертов. Он называл имена и вручал письма с Большой земли. Первым конверт получил Конрад.

– А электронная почта до вас не доходит? – вполголоса осведомилась Вероника у Оскара.

– Электронная почта – прекрасное изобретение, – улыбнулся тот. – И в основном мы, разумеется, пользуемся ею. Но ничто не заменит людям, живущим на краю света, настоящего живого письма, написанного рукой близкого человека.

– А вы письма не ждете? – спросила Вероника.

Оскар качнул головой и опустил взгляд.

– Увы. Я сбежал в Антарктиду от одиночества.

Вероника замолчала, не зная, что на это сказать. Работники возбужденно галдели, хвастаясь письмами. Габриэла и Лоуренс наконец-то начали ссориться, глядя друг на друга горящими глазами. Тимофей все так же стоял у окна, сложив руки, и, кажется, вовсе не заметил явления почтальона.

– Брюнхильда Крюгер, – сказал вдруг почтальон, подняв над головой последний конверт.

Замолчали все одновременно. Даже Лоуренс и Габриэла повернули головы к почтальону.

– Это я, – негромко сказала Брю. Она приподнялась было на месте, но тут же, побледнев, села обратно.

Почтальон, улыбаясь, подошел к ней.

– Похоже, кто-то из ваших друзей решил сделать вам сюрприз, – сказал он.

Брю взяла конверт дрожащими руками. Надорвала его и вытряхнула на стол лист бумаги. Она, казалось, не хотела к нему прикасаться – как будто перед ней лежало что-то мерзкое и отвратительное.

– Что за?.. – выкрикнула Габриэла и схватила лист раньше, чем это сделала Брю.

Развернула его и разразилась таким длинным ругательством, что переводчик его стыдливо проигнорировал. Вероника привстала, взгляд ее скользнул по буквам. Немецкий, ну конечно же. Однако трудно было не узнать манеру письма – витиеватый почерк, которым писал неизвестный свои мерзкие послания.

Потом Вероника узнала одно слово: hure – «шлюха».

Брю, громко всхлипнув, упала на стул и закрыла лицо руками.

– Прекрасно, – раздался в тишине холодный, как антарктический пейзаж за окном, голос Тимофея. – Просто прекрасно.

34

Почтальон поспешил ретироваться. Работники станции так же поспешно закончили обед и разбрелись по своим делам, видя, что туристам пока не до них. Брю сидела за столом и всхлипывала. Габриэла пыталась ее утешать, но Брю только дергалась.