– Дорогой Джарндис, – отозвался мистер Скимпол, и его жизнерадостное лицо засияло улыбкой – такой смешной показалась ему эта мысль, – но что же мне делать? Если он берет меня с собой куда-нибудь, я должен ехать. Но как могу я платить? У меня никогда нет денег. А если б и были, так ведь я в них ничего не понимаю. Допустим, я спрашиваю человека: сколько? Допустим, он отвечает: семь шиллингов и шесть пенсов. Я не знаю, что такое семь шиллингов и шесть пенсов. Я не могу продолжать разговор на такую тему, если уважаю этого человека. Я не спрашиваю занятых людей, как сказать «семь шиллингов и шесть пенсов» на мавританском языке, о котором и понятия не имею. Так чего же мне ходить и спрашивать их, что такое семь шиллингов и шесть пенсов в монетах, о которых я тоже не имею понятия?
– Ну, хорошо, – сказал опекун, ничуть не раздосадованный этим бесхитростным ответом, – если вам опять случится поехать куда-нибудь с Риком, возьмите в долг у меня (только смотрите не проболтайтесь ему ни намеком), а он пусть себе ведет все расчеты.
– Дорогой Джарндис, – отозвался мистер Скимпол, – я готов на все, чтобы доставить вам удовольствие, но это кажется мне пустой формальностью… предрассудком. Кроме того, даю вам слово, мисс Клейр и дорогая мисс Саммерсон, я считал мистера Карстона богачом. Я думал, что стоит ему написать какой-нибудь там ордер, или подписать обязательство, вексель, чек, счет, или проставить что-нибудь в какой-нибудь ведомости, и деньги польются рекой.
– Вовсе нет, сэр, – сказала Ада. – Он человек бедный.
– Что вы говорите! – изумился мистер Скимпол, радостно улыбаясь. – Вы меня удивляете.
– И он ничуть не богатеет оттого, что хватается за гнилую соломинку, – сказал опекун и с силой положил руку на рукав халата, в который был облачен мистер Скимпол, – поэтому, Гарольд, всячески остерегайтесь поощрять это заблуждение.
– Мой дорогой и добрый друг, – проговорил мистер Скимпол, – милая мисс Саммерсон и милая мисс Клейр, да разве я на это способен? Ведь все это – дела, а в делах я ничего не понимаю. Это он сам поощряет меня. Он является ко мне после своих великих деловых подвигов, уверяет, что они подают самые блистательные надежды, и приглашает меня восхищаться ими. Ну, я и восхищаюсь ими… как блистательными надеждами. А больше я о них ничего не знаю, да так ему и говорю.
Беспомощная наивность, с какой он излагал нам эти мысли, беззаботность, с какой он забавлялся своей неопытностью, странное уменье ограждать себя от всего неприятного и защищать свою диковинную личность сочетались с очаровательной непринужденностью всех его рассуждений и как будто подтверждали мнение моего опекуна. Чем чаще я видела мистера Скимпола, тем менее возможным казалось мне, что он способен что-либо замышлять, утаивать или подчинять кого-нибудь своему влиянию; однако в его отсутствие я считала это более вероятным, и тем менее приятно мне было знать, что он как-то связан с одним из моих близких друзей.
Мистер Скимпол понял, что его экзамен (как он сам выразился) окончен, и, весь сияя, вышел из комнаты, чтобы привести своих дочерей (сыновья его в разное время убежали из дому), оставив опекуна в полном восхищении от тех доводов, какими он оправдывал свою детскую наивность. Вскоре он вернулся с тремя молодыми особами и с миссис Скимпол, которая в молодости была красавицей, но теперь выглядела чахлой высокомерной женщиной, страдающей множеством всяких недугов.
– Вот это, – представил их нам мистер Скимпол, – моя дочь Красавица: ее зовут Аретуза, она поет и играет разные пьески и песенки, под стать своему папаше. Это моя дочь Мечтательница: зовут Лаура; немного играет, но не поет. А это моя дочь Насмешница: зовут Китти, немного поет, но не играет. Все мы немножко рисуем и немножко сочиняем музыку, но никто из нас не имеет понятия ни о времени, ни о деньгах.
Миссис Скимпол вздохнула, и мне почудилось, будто ей хочется вычеркнуть этот пункт из списка семейных достоинств. Я подумала также, что вздохнула она нарочно – чтобы как-то воздействовать на опекуна; а в дальнейшем она вздыхала при каждом удобном случае.
– Как это приятно и даже прелюбопытно – определять характерные особенности каждого семейства, – сказал мистер Скимпол, обводя веселыми глазами всех нас поочередно. – В нашей семье все мы дети, а я – самый младший.
Дочки, видимо, очень любили отца и, услышав эту забавную истину, громко захохотали – особенно Насмешница.