– В таком случае, – говорит мистер Баккет, – давайте выслушаем мистера Чедбенда. Бог мой! Сколько раз я, бывало, слушал болтовню своего старого товарища-сержанта, вашего однофамильца, и до чего ж он был умеренный человек во всех отношениях – другого такого я в жизни не видывал!
Получив приглашение высказаться, мистер Чедбенд выступает вперед, источая пот из ладоней и расплываясь в елейной улыбке, а высказывается он в следующих словах:
– Друзья мои, ныне пребываем мы – Рейчел, супруга моя, и я сам – в палатах богачей и сильных мира сего. Почему пребываем мы ныне в палатах богачей и сильных мира сего, друзья мои? Потому ли, что мы приглашены, потому ли, что мы призваны пировать с ними, потому ли, что мы призваны ликовать с ними, потому ли, что мы призваны играть с ними на лютне, потому ли, что мы призваны плясать с ними? Нет! Так почему же пребываем мы здесь, друзья мои? Знаем ли мы некую греховную тайну и требуем ли мы зерна, и вина, и елея, или – что примерно одно и то же – денег за сохранение сей тайны? Пожалуй, так и есть, друзья мои.
– Вы деловой человек, вот вы кто такой, – говорит мистер Баккет, выслушав его очень внимательно, – а стало быть, собираетесь объяснить, какую именно тайну вы знаете. Правильно. Так и надо поступать.
– Давайте же, брат мой, в духе любви, углубимся в сие, – продолжает мистер Чедбенд, бросив на него хитрый взгляд. – Рейчел, супруга моя, выступи вперед!
Миссис Чедбенд, которой только того и надо было, выступает вперед, отпихнув своего супруга на задний план, и, подойдя к мистеру Баккету, усмехается жестко и хмуро.
– Раз уж вы желаете знать то, что знаем мы, – говорит она, – пожалуйста, могу рассказать. Я воспитала мисс Хоудон, дочь ее милости. Я служила у сестры ее милости, а сестра эта очень тяжело переживала позор, который ей довелось испытать по вине ее милости, и даже сказала ее милости, что девочка умерла, – да она и впрямь чуть не умерла, как только родилась. Но она все-таки осталась в живых, и я ее знаю.
Произнося эту речь, миссис Чедбенд всякий раз со смехом делает язвительное ударение на словах «ее милость», а кончив, складывает руки и неумолимо смотрит на мистера Баккета.
– Надо так понимать, – говорит сыщик, – что вы ожидаете двадцатифунтовой бумажки или подарка примерно на эту сумму?
Миссис Чедбенд только посмеивается и презрительно заявляет ему, что он может «предложить» и двадцать пенсов.
– Супруга моего приятеля, владельца писчебумажной лавки, прошу вас, – говорит мистер Баккет, подзывая указательным пальцем миссис Снегсби. – Ну, а