Холодный дом

– Не огорчайтесь, мисс, что миссис Снегсби встретила вас не очень-то приветливо, – проговорил он, – ведь все дело в том, что она давно уже находится в заблуждении. Она это скоро поймет, – что будет не слишком приятно для столь здравомыслящей особы, как она, – ибо я сейчас объясню ей все. – Стоя у камина со своей мокрой шляпой и моими шалями в руках и сам смахивая на ворох мокрого тряпья, он обратился с речью к миссис Снегсби: – Первое, что я вам скажу, как замужней женщине, притом одаренной так называемыми чарами, – помните песню: «Поверьте, когда б эти милые чары…» и так далее? – полно, вы же знаете эту песню, раз ее знают в свете, и зря вы будете мне твердить, что не вращаетесь в светском обществе, – так вот, значит, первое, что я вам скажу, как женщине, одаренной чарами и прелестями, – которые, заметьте, должны бы внушить вам веру в себя, – это то, что вы сами во всем виноваты.

Миссис Снегсби испуганно посмотрела на него, но немного смягчилась и, запинаясь, спросила, что хочет этим сказать мистер Баккет.

– Что хочет этим сказать мистер Баккет? – повторил он, а я увидела по его лицу, что он, и болтая, все время прислушивался к тому, что делалось за стеной, стараясь угадать, нашлось ли письмо, – увидела и взволновалась, поняв, какое большое значение оно имеет. – Сейчас я вам объясню, что он хочет сказать, сударыня. Пойдите-ка посмотрите спектакль «Отелло». Эта трагедия – самая для вас подходящая.

Миссис Снегсби в искреннем недоумении спросила: почему?

– Почему? – повторил мистер Баккет. – А потому, что вы кончите тем же, если не возьмете себя в руки. Да что говорить – ведь в этот самый момент, пока я тут с вами беседую, у вас душа не на месте и в голове вертятся всякие мысли насчет этой вот молодой леди. А сказать вам, кто она такая? Ну, слушайте: вы, что называется, женщина большого ума, хотя, коли на то пошло, душа у вас слишком велика для тела, – так и выпирает, – и вы меня знаете, а также помните, в каком доме вы виделись со мной на днях и о чем шла речь в той компании. Ведь помните? Да! Прекрасно. Так вот, эта молодая леди – та самая, о которой тогда шла речь.

Миссис Снегсби, видимо, поняла его слова лучше, чем я могла их понять в то время.

– А Тупица, иначе говоря Джо, был замешан в этом деле, и только в нем одном; и переписчик, которого вы знали, был тоже замешан в этом деле, но только в нем; и ваш супруг, который разбирался во всем этом не больше, чем ваш прадедушка, был замешан (покойным мистером Талкингхорном, своим лучшим заказчиком) именно в этом деле, и только в нем; и вся эта злобная орава была замешана все в том же самом деле, но только в нем одном. И вот замужняя женщина, столь одаренная прелестями, сама замазывает себе глазки (да еще такие блестящие!) и бьется изящной головкой об стену. Ну, знаете, мне прямо стыдно за вас! (Пора бы уж мистеру Вудкорту найти письмо.)

Миссис Снегсби покачала головой и приложила платок к глазам.

– Вы думаете, это все? – с жаром продолжал мистер Баккет. – Нет, не все. Смотрите, что вышло. Другая особа, тоже замешанная в этом деле и только в нем одном и попавшая в очень тяжелое положение, приходит сюда нынче вечером, разговаривает с вашей служанкой и передает ей бумагу, за которую я и ста фунтов не пожалел бы отдать. А что делаете вы? Вы прячетесь и подглядываете за ними, а потом налетаете на девчонку – зная, какая у нее болезнь и каким пустяком можно вызвать приступ, – налетаете так неожиданно и с такой яростью, что она, черт подери, валится наземь в припадке, да так и валяется до сих пор, а ведь чья-то человеческая жизнь, быть может, зависит от одного ее слова!

Он говорил все это так внушительно, что я невольно сжала руки, и вся комната закружилась передо мной. Но это сразу же прошло. Вернулся мистер Вудкорт, отдал мистеру Баккету какую-то бумажку и снова ушел.

– Ну, миссис Снегсби, единственное, чем вы можете искупить свою вину, – сказал мистер Баккет, быстро бросив взгляд на бумажку, – это оставить меня здесь вдвоем с этой молодой леди – я хочу с ней поговорить. И если вы знаете, как помочь джентльмену, который возится в чулане, или чем можно привести в чувство девушку, да поскорее, действуйте как можно проворней и усердней!

Миссис Снегсби немедленно вышла, а он закрыл за нею дверь.

– Теперь, душа моя, скажите, вы спокойны и вполне владеете собой?

– Вполне, – сказала я.

– Чей это почерк?

Это был почерк моей матери. Несколько строк, написанных карандашом на измятом, надорванном клочке бумаги, покрытом пятнами сырости и наспех сложенном в виде письма на мое имя, адресованного на квартиру опекуна.

– Вы узнали почерк, – сказал мистер Баккет, – и если вы достаточно владеете собой, чтобы прочесть мне вслух это письмо, читайте! Но не пропустите ни слова.

Письмо было написано по частям, в разное время. Вот что я прочла: