– У вас же нет вампира, правда? А это не шутки! Предоставление ложной информации считается уголовным преступлением. Вы должны предъявить вампира. Или его голову, если вы его убили.
– О, вампир у нас определенно есть, – задумчиво ответил Зима, бросив быстрый взгляд на дверь. – Надо бы позвать остальных. Тана, может, ты начнешь заполнять бумаги?
– Ладно, – озадаченно сказала она.
Выходя из помещения, он сунул ей в руку смятый листок – тот самый, который сорвал со стены.
– Я не знал, клянусь, – шепнул он. – Я подозревал, да. Но, клянусь, не был уверен.
Тана пыталась сосредоточиться на том, что говорила женщина: она объясняла, что нужно для подтверждения личности и где Тана должна встать, чтобы сделать фото, и показывала, где ставить подпись, – но не могла. Она смотрела на листок и разглаживала его, как будто надеялась, что фотография изменится.
Семьдесят пять тысяч долларов за поимку или убийство Клыка Айстры. Но потрясла ее не сумма вознаграждения, а изображение. Это была копия копии, но Тана сразу узнала Габриэля. Он стоял в шикарном костюме на парижской улице и выглядел так, будто явился прямиком из девятнадцатого века: накрахмаленная рубашка, черный галстук-бабочка, шляпа на черных кудрях. Это был Габриэль, который, усмехаясь, смотрел прямо в камеру и в его глазах пылал с трудом сдерживаемый огонь. Это был Габриэль, сжимавший в руке трость так, будто хотел ударить фотографа по лицу.
Сначала Тана подумала: какая забавная ошибка! Клык охотился за Габриэлем, он вырвался из своей клетки под Парижем, чтобы найти его. А потом вспомнила: когда Эйдан рассказывал, как вампиры за дверью грозили отвезти Габриэля к Клыку, Габриэль сказал, что это не совсем так. Вампир пытался поправить Эйдана, но она не обратила на это внимания.
«
Клык Айстры, безумный вампир. Она вспомнила то размытое видео. Его голова была закинута назад, лицо залито кровью, и она не запомнила черты его лица. Помнила только чудовище, которое смеялось и смеялось, охваченное животным безумием. Божественным безумием.
Глава 16
Говорят, что смерть освобождает нас от любых обязательств.
С праздниками Тане обычно не везло. Приезжали родители матери, обнимали Тану и Перл, говорили: как жаль, что мама никогда не увидит, как они выросли и какими красавицами стали. Другие бабушка с дедушкой – родители отца, – обычно отпускали обидные замечания о состоянии дома и мятых платьях девочек. Вздыхали по поводу переваренных зеленых бобов или подгоревшего жаркого. Тана слышала, как поздно вечером они говорили отцу, что тот должен снова жениться – это даст его дочерям стабильность и повысит их самооценку. И это поможет Тане забыть.
Отец вырос в Питтсбурге. В пятнадцать лет он подделал документы, чтобы вместе с отцом и братьями работать на одном из двух оставшихся в городе сталелитейных заводов. Он много работал и сумел оплатить два года учебы в колледже, где изучал управление бизнесом. Затем поступил в государственный колледж в Филадельфии, а чтобы платить за учебу, работал санитаром в больнице.
С матерью Таны он познакомился, возвращаясь домой после салюта в День независимости. Она плавала в городском фонтане, где ее друзья из училища искусств рискнули только намочить ноги. Она была похожа на прекрасную нимфу с картины, которую он видел как-то на занятиях в колледже. Идиотски улыбаясь, он прямо в одежде залез в фонтан, чтобы сказать ей об этом. Через несколько месяцев они поженились.
Он любил ее больше жизни. Она была полна энергии – ураган, который, впрочем, иногда впадал в глубокую депрессию. В остальное время она была полна жизни.
Без нее – как центра существования, – отец Таны чувствовал себя потерянным. Что бы ни говорили его родители, он не собирался жениться снова. Иногда он пытался с кем-то встречаться, но это быстро заканчивалось. Он приходил домой и шел в свою старую спальню – которая не менялась со дня смерти жены, – а потом возвращался на диван в рабочем кабинете, где спал с того же дня. Праздники проходили невесело.
Отец Таны верил, что надо поступать правильно, и будь что будет. Много работать, оставаться честным, делать то, что должно быть сделано. Поступать правильно потому, что это правильно. И он считал, что правильные вещи и поступки по силам каждому, если найти хоть минуту, чтобы подумать об этом.
Когда его жену укусил вампир, и у нее началась лихорадка, и кожа стала холодной, и она умоляла не доносить на нее, он знал, что делать. Ему было все равно, что пишут на плакатах, выпущенных правительством, и говорят по телевизору, призывая соблюдать карантин. Богачи платили частным больницам за то, чтобы их близких запирали в отдельных палатах. А такие, как он, превращали подвалы своих домов в тюрьмы с укрепленными дверями и тяжелыми цепями.