Холодный как мрамор

Я старалась казаться как можно более благодарной отцу и Ронде, улыбалась каждому предложению о поездке – будь то путешествие на воздушной лодке или поездка на крокодиловую ферму. Спустя две недели после возвращения Трея в Северный Резерв один из сотрудников Северного Резерва наконец-то сообщил мне о восстановлении доступа Трея к телефону, так что я не могла дождаться вечера среды, когда ему будет разрешено мне позвонить.

– Июль, – гордо объявил Трей. – Если я буду хорошим солдатиком и ничего не натворю, меня выпустят на мой день рождения.

Я чувствовала сердцем, что Трею скоро разрешат уйти из школы и он приедет ко мне во Флориду. В моих планах было играть по правилам, несмотря на то что я сильно скучала по дому и жалела обо всем случившемся в том году.

Казалось, все мои новые одноклассники знали, что я оказалась среди них вследствие подозрительных обстоятельств (хотя отец уверял, что я не была такой звездой вечерних новостей во Флориде, как на Среднем Западе). Жизнь во Флориде была незнакома и нова; я часто общалась с Генри по вотсапу, хотя мы старались не вспоминать детали того, что сделали в Мичигане. Он сказал полиции, что просто спускался по склону Стивенс Пасс, когда обрушилась лавина. Генри настаивал, что совершенно не знал о том, что дети из его родного города, включая меня и Трея, были в тот день на том же склоне горы, что и он.

Генри посчастливилось выехать из Мичигана без наказания за помощь и укрывательство беглецов, так что первым дело он решил уехать со Среднего Запада. Уверенный в том, что отомстил за смерть Оливии, он стал преподавать большой теннис на роскошном курорте на юге Франции. Генри рванул, как он надеялся, в путешествие всей его жизни, с твердым намерением продолжить осенью учебу в Северо-Западном университете. Я ничего не сказала Генри о последнем разговоре с Кирстен и молилась, чтобы она сама не позвонила ему. Я расценивала это как своего рода милосердие, а не ложь, позволяющее ему насладиться временем во Франции, не обременяя подозрениями Кирстен о том, что проклятье тем или иным образом оставалось активно.

Это довольно странно, но, пережив вместе лавину и приняв участие в игре «Легкий как перышко, холодный как мрамор», мы с Черил стали еще более близкими подругами, чем раньше. Тщательно подбирая слова, мы делились друг с другом кошмарами – быть заживо погребенными в снегу. Черил была довольно благоразумна, чтобы не спрашивать меня о маятнике, который я использовала в игре с Вайолет (я все еще боялась, что родители читали мои соцсети). Осенью случилось много такого, о чем я жалела: я плохо обращалась с Черил и обесценивала ее дружбу, в то же время согласилась сыграть в «Легкий как перышко, твердый как доска» на дне рождения Оливии, когда Вайолет это предложила. Черил была лучшей подругой, о которой только можно было мечтать, и я знала, что не скоро забуду об этом.

Миша совершенно не сдерживала себя, когда наконец поняла, что я могу неограниченно пользоваться телефоном во Флориде. Вместо того чтобы связаться с ней первой, я ждала, когда она свяжется со мной, не желая случайно сказать что-то, что нарушило бы заклинание памяти, наложенное на Мишу Кирстен, чтобы она забыла проведенное в убежище время. Ничего удивительного, что Миша хотела бы оставить все воспоминания о Вайолет позади и никогда больше не вспоминать о тех ужасных неделях, когда она полагала, что может умереть в любой момент. Когда я опубликовала первую фотографию из Тампы, Миша прислала мне нехарактерно длинное для нее сообщение.