Холодный рай (СИ)

Странно, но старик с такого расстояния услышал, что говорит Репа, но не пугается, а лишь устало улыбается и говорит, словно каркает простуженный ворон:- Людей нельзя

есть, дети мои. Он смотрит на них как на малых детей, а его мутные, в красных прожилках

глаза, не мигают и неожиданно зеки чувствуют вялость в ногах, руки безвольно

свешиваются и ужас захлёстывает все их сущности.

- Валим отсюда!- пытается крикнуть Вагиз, но язык разбухает, и гортань выдаёт нечто

нечленораздельное.

- Я чувствую, вы голодны и злы. Злыми быть плохо, человек должен любить друг друга. А

голод – явление проходящее. Слышите? Это стая собак, они тоже голодные, им нравятся

ваш запах, скоро они будут здесь.

Витёк дёргается, но ноги не держат, падает лицом на землю, бьётся в истерике,

размазывая кровь и сопли. Нечто ледяное хватает его сердце, мнёт, вызывая дикую боль, затем отпускает, старец мягко улыбается:- Ты не дёргайся, сынок, от моих пут ещё никто

не уходил … даже звери. Я вас спасу и накормлю, но вы обязаны принять мою веру.

- Какую веру?- изумляется Вагиз и откровенно заявляет:- Мы людоеды!

- Я вас очищу от этой скверны и вы будете моими учениками.

- Какие, мать твою, ученики, я в законе!- порывисто выкрикивает Вагиз, но на его сердце

словно ложится мягкая лапка, твердеет и выпускает стальные когти.

- Хватит!- взвизгивает зек, покрываясь липким потом.- Что мы должны делать?

- Учиться,- старец склоняет голову, в глазах плещется безумие.- Мир погиб, и любая

жизнь сейчас принадлежит великому Хримусу!

- Чего?- осторожно выговаривает Вагиз.

- Это тот, кто уничтожил слабых богов и стал Единым.

- Картина Репина - «Приплыли», ещё один секстант,- хмыкает Бурый и мгновенно

изгибается в судорогах.

- Нельзя так шутить с Хримусом, за это полагается жуткая смерть, но … я прощаю тебя, дитя неразумное, ибо рассудок твой во тьме, но я открою вам глаза и дам счастье быть под

сенью Хримуса.

- В натуре, понял я, понял!- Бурый пытается отползти, но ноги словно скручены канатами.

Стая голодных собак врывается на поляну и несётся на старца. Ещё мгновение и

острые клыки будут терзать дряблую плоть.

- Договорился наш дед,- злорадно сплёвывает Репа.

Но старец поднимает мутный взор, на глазах лопаются капилляры, добавляя в

красную паутинку ещё кровавых пятен, он вытягивает руки, крючковатые пальцы с

обломанными жёлтыми ногтями шевельнулись и … псы останавливаются как вкопанные.

- Не хрена себе!- восклицает Бурый.

- Тише!- цыкает Вагиз, с уважением глядя на старца.

Порыв ветра с наглостью откидывает капюшон, обнажая гладко выбритый череп.

Старец морщится, крестит воздух непонятным образом – по диагонали, постанывая,

опускается на колени, касается лбом каменистой земли, затем садится на камень и

раскачивается, заунывно распевая странную молитву. Глаза его закрыты, веки, вспухшие с

чёрными пятнами. Но вот его ресницы дёргаются, словно в конвульсиях и показываются

два тусклых глаза в кровавых пятнах, а угольно чёрные зрачки прицельно расстреливают

окружающее пространство. Улыбка ползёт по его иссушенному лицу, он видит перед

собой застывших в нерешительности одичавших собак. Псы сталкиваются с его взглядом

и пятятся, роняя слюни. Старец медленно встаёт, вытягивает руки в сторону стаи, губы

шевелятся, изрекая гортанные звуки, они замирают, поджимают хвосты и не могут

сдвинуться с места. Страшный старик, шаркая ногами, уверенно двигается к ним. Звери

жалобно визжат, словно трусливые домашние шавки мочатся на землю. Старец

останавливается у суки с отвисшими сосками, в ладонь из рукава выпадает нож. Собака

сотрясается от крупной дрожи, порывается бежать, но заваливается на бок, а старец

присаживается, гладит живот между сосками, щупает рёбра, улавливает бешеный стук

сердца и, хладнокровно вонзает лезвие. Мгновение, и всеобщее оцепенение исчезает, одичавшие собаки с воем разбегаются, а на земле бьётся в конвульсиях самка.

- Людей нельзя есть,- хрипло каркает он и, с отрешенностью отходит, вытирая

окровавленное лезвие о грубую ткань халата.

Вагиз, с лицом цвета грязной простыни, поспешно кивает:- Бурый, тащи сюда

суку,- прерывистым голосом приказывает он, с ужасом поглядывая на старца.

- Кушайте, дети мои,- старик вновь крестит воздух по диагонали,- а я скоро приду и

поведу вас.

- Поведёт он нас,- чтобы не слышал старец, тихо шепчет Вагиз и пятится к своему

укрытию в камнях, но он знает, теперь они никуда не денутся от ужасного старца, что-то

внутри, словно обломилось и заставляет безропотно подчиняться.

- Что это было?- трясётся Маша.

- Гипноз … что ли?- Алик не меньше потрясён и отползает, стараясь не попасть под

внимание страшного старца.

- Зачем он самочку убил, у неё же щенята,- всхлипнула Маша.

- Тише! Уходим. Здесь оставаться опасно. Надо об этом деде срочно доложить Виктору.

Гл.17.

- Я приветствую тебя, правитель,- старец в поклоне склоняется перед Идаром. За ним

стоят непривычно безвольные зеки, глаза у них пусты, губы сжаты и что-то шепчут, словно произносят молитву.

Идар цепким взглядом оглядывает тщедушную фигуру старика, отмечает про себя,