Холодный ветер в августе

— Это то, что ты собираешься спросить, не так ли? — сказала Айрис. Она потянулась к ночному столику и закурила сигарету, а затем вновь откинулась на кровать. Простыня сбилась с ее груди, и она разъяренно сжала груди руками. — А что ты скажешь об этом, а, как тебе нравятся эти ма-асенькие сиськи? Как дрессированные тюлени, а? — она снова натянула простыню и упала на подушки. — Ладно, продолжай. Ты сказал…

Вито закрыл лицо руками.

— Это ужасно, — сказал он. — Это просто ужасно.

— Что ужасно? — Айрис наклонилась вперед, прикрываясь простыней. — Что так чертовски ужасно? — Сейчас она была в ярости.

— Любой мог тебя видеть. Любой во всем мире. Как будто бы тебя не волнует… Как будто бы тебя не волнуешь ты сама. Как будто ты какая-то пакость. Но ты ведь не пакость! Ты понимаешь? — Вито закричал. — Для меня ты не пакость. Я думал, что ты самая… самая… Я даже не могу высказать это.

— Ох, Вито! — голос Айрис был тихим. Она снова легла. — Я никогда… О, черт. Мне дурно, — сказала она почти про себя и слабо рассмеялась. — Это, должно быть, все эти пьянки. — Она медленно пыталась привести в порядок свои мысли.

— Это не значит, что я думаю, что я пакость, — сказала она медленно и затем остановилась. — Это они пакость. Зрители. Ох, мальчик, они действительно пакость. Но…

— Тогда почему же ты так показываешься им? Это неправильно. Почему ты хочешь, чтобы они смотрели на тебя? Почему ты предпочитаешь… это? Мне хотелось поубивать их. Клянусь Богом, — его едва было слышно. — Мне хотелось убить каждого мужчину в этом зале. Когда я думал о том, что Франки сказал о своем брате… О. мой Бог. — Он прислонился к стенке, высоко задрав подбородок и открыв рот, с трудом ловя воздух.

Айрис почувствовала, что гнев оставил ее. Его страдания успокаивали, в них содержалось обещание.

— Послушай, милый, — начала она. — Прости меня. Понимаешь? Поверь мне, это была не моя идея — чтобы ты туда пошел. На самом деле я собиралась сказать тебе об этом через некоторое время. Я просто никогда не распространялась об этом, вот и все. — Она пожала плечами. — Понимаешь? У большинства людей неправильное представление. Они думают, что только потому, что ты танцовщица, ты своего рода шлюха…

— Танцовщица! Это не…

— Ладно, ладно. Я показываю им спектакль. Кстати, чертовски хороший. Ты бы видел, какие мерзкие большинство из них. Ну и что? Это же на самом деле только спектакль, ей-Богу.

— Но как ты можешь показывать такое? Как будто ты и вправду… То есть, как мы, как мы здесь и я… Только это не я! — закричал он. — Это не я. Это все они. Это любой мужчина…

— Вито, говорю тебе, это только спектакль. — Ее голос начал повышаться.

— Но зачем?

— Слушай, женщины другие, вот и все, — сказала она устало. — Женщины должны все время играть. Половина женщин этой страны играет спектакль каждый раз, когда ложатся в постель со своими мужьями. В любом случае, это жизнь. А что ты хочешь, чтобы я делала, продавала трикотаж? Служила клерком, составляя картотеки? Почему я должна, черт возьми?

— Я… Я не знаю, — сказал он. — Я даже не знаю, как я мог сейчас… Я так хотел тебя, я забыл об этом, но когда это кончилось, я снова увидел тех мужчин в театре, увидел тебя на сцене, и меня тошнит. Я хочу дать им в морду. Я так злюсь на тебя, я клянусь, я мог…

— Тебе будет лучше, если ты меня ударишь? Ну, давай, ударь меня. Меня это не волнует. Я клянусь. Давай.

— Не сейчас. Мне стыдно.

— Почему?

— Я… Я чувствую себя глупо. Я… я только что был в постели с тобой.

— Это правда так? — Ее голос оборвался, как от удара.

— М-м-м?

— Ты не мог удержаться от того, чтобы лечь со мной, но как только ты получил, что хотел, ты становишься брезгливым!

— Нет. — Он поднял руку. — Не говори так. Это не так.

— Что не так? Разве я не мягкая подстилка для тебя, а? И у тебя ее не было все неделю, а ты привык ей пользоваться, не так ли. Поэтому ты подумал, что ты только попробуешь еще разок, просто в память о старых временах, не так ли? А затем, может быть, через несколько дней, когда ты станешь рогатым…

— Нет, пожалуйста, Айрис. Остановись. Не говори так. Не говори таких вещей. — Он выставил вперед обе ладони. — Ты не понимаешь, пожалуйста…

— Что понимать? — Она снова подтянула колени и сидела сейчас с расширившимися от гнева глазами и сжатыми кулаками, держа простыню у горла. — Я взяла тебя сюда. Я позволила тебе практически жить здесь. Ты это понимаешь? Я никогда не позволяла ни одному мужчине заходить в эту квартиру. Никогда. Я разрешила тебе войти сюда. Я кормила тебя. Я учила тебя — Бог знает, чему я тебя только не научила. Я учила тебя, как себя вести. Я возилась с твоей тупой неловкостью и твоей тупой невинностью — и для чего! Для чего! — кричала она ему.

— Айрис, я прошу тебя…

— О чем ты меня просишь? Ты хочешь еще раз это сделать, этого ты хочешь? Вот! — она откинула простыню прочь и раздвинула ноги. — Этого ты хочешь?

— Айрис! — закричал он. — Не говори как… как шлюха! Не будь такой. Айрис, ради Бога, пожалуйста. Не надо. — Он заплакал. — Ты возбуждаешь меня… Ты пачкаешь нас…