Холокост и православная церковь

Последний пункт пересекался с точкой зрения Г. Гиммлера, указавшего в одном из писем на опасность, исходящую от Православной Церкви, которая сплачивает русских «национально». Он полагал, что поэтому ее необходимо дезорганизовать, а возможно и вообще ликвидировать³⁵⁷. Хорошо известно также другое письмо рейхсфюрера СС Кальтенбруннеру и другим работникам РСХА от 24 октября 1944 г.: «Собственный опыт и познание последнего времени привели меня к соображениям и намерениям, с которыми я хочу вас познакомить… как мы хотим в России господствовать и замирить ее, если мы снова завоюем большие территории русской земли?.. Люди там должны иметь религию или мировоззрение. Поддерживать и снова оживлять Православную Церковь было бы неверным, так как она всегда являлась организацией национального сплочения… Нам нужно поддерживать каждую религиозную форму и секту, которая будет пацифиству ющей»³⁵⁸.

Выполняя указания А. Розенберга, рейхскомиссар «Украины» Э. Кох 1 июня, а рейхскомиссар «Остланда» X. Лозе 19 июня издали одинаковые указы, которые ставили все религиозные организации под постоянный контроль германской администрации. Какие-либо упоминания о свободе веры или церковной деятельности полностью отсутствовали, главное внимание уделялось порядку регистрации объединений верующих, им разрешалось заниматься лишь выполнением чисто религиозных задач³⁵⁹. Интересно, что содержание и стиль этого документа очень напоминали порядок регистрации религиозных организаций в «безбожном» Советском Союзе.

Таким образом, к лету 1942 г. направляющая линия германской церковной политики на Востоке была окончательно выработана, причем на основе мнения партийной канцелярии, РСХА и личных указаний А. Гитлера. Всем несогласным с их подходом пришлось уступить. В дальнейшем эта линия существенно не менялась, хотя РМО и командование вермахта периодически пытались различными способами добиться ее некоторого смягчения.

Чтобы не допустить возрождения сильной и единой Русской Церкви, РМО уже с осени 1941 г. поддерживало некоторых православных иерархов на Украине, в Прибалтике и Белоруссии, которые выступили против Московской Патриархии и объявили о своем намерении образовать автокефальные (независимые) церковные организации.

Большое внимание со стороны всех представителей оккупационных властей, вне зависимости от степени жесткости их церковной политики, уделялось использованию религиозной темы в идеологической работе. В прессе всячески подчеркивалось, что новый режим несет религиозную свободу. Настойчиво «рекомендовалось» в проповедях и во время церковных церемоний выражать верноподданнические чувства к А. Гитлеру и Рейху. Духовенство заставляли участвовать в «праздновании» годовщины начала войны и тому подобных дат. Активно распространялась соответствующая литература, к примеру такая листовка-молитва: «Адольф Гитлер, ты наш вождь. Имя твое наводит трепет на врагов. Да прейдет третья империя твоя. И да осуществится воля твоя на земле…»³⁶⁰

Причем нацисты порой пытались изменить не только характер проповедей, но и сам процесс богослужения. Знаменателен неоднократно повторявшийся случай, когда бурный протест верующих вызывали незначительные, на взгляд немецких администраторов, перемены церковного порядка — введение нового (григорианского) стиля³⁶¹. Помимо пропагандистских ведомств, органы германской контрразведки также активно пытались использовать священнослужителей в своих целях. Зная, что те подвергались перед войной жестоким гонениям, СД и абвер рассчитывали, что они окажут им посильную помощь. На практике лишь относительно небольшая часть духовенства пошла на такое сотрудничество.

На оккупированной территории СССР во многом были оставлены в силе советские антирелигиозные законы. Например, церковные венчания нередко допускались лишь после регистрации бракосочетания в государственных учреждениях. Различные ограничения касались церковных праздников, их разрешалось отмечать, только если это не вызывало «простоя в работе». В приказе рейхскомиссара «Остланда» от 8 декабря 1941 г. говорилось, что изъятые «при большевизме» церковные участки и здания не могут быть возвращены общинам до принципиального решения вопроса о приватизации, которое так и не последовало.