Холокост в Латвии. «Убить всех евреев!»

Вот и открыли. Ты сразу же туда — в недра квартиры, в комнаты. Звериным нюхом прямо чуешь — там она, там. А за твоей спиной товарищи твои с папашей ее разбираться начали. И вот… она. Бледная вся, страшно ей, но тщится виду не показать, гордость свою жидовскую уронить боится, хотя прекрасно слышит, как ребята ее папашу, культурного инженера Гуревича, в прихожей ногами обрабатывают, и как мамаша ее визжит истерически. А она, красоточка, стоит не шелохнувшись, и на тебя смотрит, как на грязь под ногами, в точности, как тогда, когда ты к ней клинья подбивать пытался. Ну, ничего, ничего, сегодня ты здесь хозяин, и потому изо всех своих сил ты бьешь ее по лицу. Но она, пошатнувшись, все же остаётся стоять на ногах. Лишь из носа течет ко рту узенькая струйка темной, почти черной, лаковой какой-то крови. А ты бьешь ее еще и еще, голова ее мотается под твоими руками, как мяч. Потом ты наискось, одним движением, рвешь на ней кофточку, и когда глазам твоим открывается нежное девичье тело, ты ощущаешь, как внизу твоего живота нарастает теплая сладкая тяжесть. И тогда ты хватаешь ее за волосы, роскошные, тяжелые, густые еврейские волосы и валишь на пол, не сняв с себя даже карабина… Потом ее долго насилуют твои друзья, притомившиеся избивать ее родителей.

А в этой роскошной квартире живет хозяин соседнего бакалейного магазина. Ты помнишь, как мать с привычной завистью шепталась с соседкой, что у этого Бирмана «денег куры не клюют» и каждый день на столах пирожные и еще какие-то заморские фрукты, а мы вот, латыши, на своей земле прозябаем, хуже всякой голытьбы, через их жидовские каверзы…

Сегодняшней ночью, второй час подряд, изрядно устав, ты бьешь и бьешь старого Бирмана головой о стену. Уже весь угол возле шкафа его кровью залит и сам ты бирмановской кровью перемазан, а он, старая гнида, молчит и не говорит, где деньги спрятал. А тебе нужны его деньги да ценности. Каким был ты бедным и завистливым, таким и остался, да еще новая русская власть брата старшего в Сибирь увезла, а за что? Ну, служил он в политуправлении надзирателем, да ведь кабы знать, что русские придут и его подопечные арестанты наверх поднимутся, так, может, он бы к ним и пристроился. А вот Бирмана, морду жидовскую, в Сибирь страшную не вывезли.

Он уже и говорить не может, хрипит только, но где деньги, не показывает. Лицо все в кровище, черное, и вроде один глаз ты ему сапогом еще в самом начале высадил. Но глаза ему уже не понадобятся при таком-то раскладе. А из другой комнаты паленым тянет, там ребята в старуху бирмановскую зажигалкой и сигаретками тычут. Но та тоже молчит, лишь бормочет что-то себе под нос, только больше еще парней злит. А ночь теплая, нежная, у открытого окна липа ветками шуршит и снизу из палисадника цветами пахнет одуряюще…

«Выписка из протокола допроса Лавиньша Миервалда Андреевича.

Действующая армия.18.01.1945.

— Что вы делали после распределения по группам?

— Вскоре Краузе сказал всем построиться в шеренгу. К этому времени во двор уже собралось человек сто. После построения Краузе сказал, чтобы желающие войти в группу расстреливающих подняли руку. Таких нашлось 3 или 4 человека. Тогда Краузе сам назначил 20 человек. Остальных распределили ещё на две группы — группу сопровождающих и группу охраняющих на месте расстрела. Я попал в группу сопровождающих, которая состояла примерно из 20 человек. Мы были распределены по машинам, причем на каждую машину по 6 человек. Тут же мы получили оружие различных марок, в частности, я получил винтовку русского образца.