Хомотрофы

– Можешь на меня положиться, – голос его стал твердым. – Глубоко внутри многие хотят свободы, но боятся признаться. Мы соберем людей. Не я один тебя поддерживаю. Поговорю с Николаем, с Васей, с Оливейрой. Мы поднимем шатунов, мы поднимем всех, кому нечего терять. Только знаешь, ты людоедам не сильно доверяй. Они коварные. Я долго уже среди них.

Он приподнялся на локте, глаза его расширились.

– Ты знаешь, парень, как дело было? Я тебе скажу. Меня жена бросила. Ушла с дочкой. Жена молодая, дочка маленькая. А я старый. Ушли и стали жить по соседству с моим знакомым. А я не мог так. Я ведь видел их каждый день, своих родных с другим человеком. Ну, а потом меня сюда позвали. Дружки мои бывшие. Вот я уехал.

На глазах Андриана выступила влага.

– Так что я тоже из тех, кому нечего терять. Вот так, парень.

18

Утром меня послали отнести бумаги для Вырловой.

Я вошел в приемную и в открытую дверь увидел Елену. Она сидела за столом, листая документы. На носу поблескивали очки в золотой оправе.

Секретарши на месте не оказалось.

– Елена!.. – шепотом позвал я.

Она взглянула поверх очков.

– А, это вы… – сказала рассеянно. – Проходите.

Я вошел, радуясь неожиданной возможности увидеться с ней.

– Принес вам на подпись решение, два приказа и еще что-то.

Мне захотелось ее поцеловать, но она продолжала задумчиво перелистывать свои документы.

– Положите в приемной. Света зарегистрирует.

Я просто застыл на месте.

– А ты не хочешь со мной поговорить?

Она по-прежнему переворачивала страницы. Вид у нее был усталый, лицо бледное.

– Что-нибудь надумали? – не поднимая головы, спросила она.

– Мне предложили редактировать газету, – сказал я.

– Кто же теперь будет разносить бумаги?

– Ты устроила для меня это место?

– Я занята, господин Лемешев. Если желаете поговорить, выйдите и запишитесь ко мне на прием.

– Елена! Я хочу поговорить об Улитке!

Но и упоминание об Улитке не произвело на нее никакого впечатления. Она только сняла очки, положила их на стол. Холодно на меня посмотрела. Мол, что еще?

А чего она ожидала? Неужели думала, что немедленно брошусь целовать ей руки и кричать: «Jawohl, mein Führer!» Самый тщеславный человек на моем месте вряд ли поверил бы ей. Я всего лишь попросил немного времени для принятия решения.

– Закон Ширмана, – сказал я. – Мне надо изучить его досконально.

По ее губам скользнула вялая улыбка.

– Два дня. Потом вы должны вернуть. И не пытайтесь его размножить. Все копировальные аппараты находятся под контролем службы безопасности. Не вздумайте наделать глупостей.

Она открыла ящик стола, достала потрепанную распечатку, протянула мне.

– А теперь уходите. Мне надо работать. Жду вас у себя дома в субботу.

Я не стал спорить. Убрал распечатку в свою картонную папку, поблагодарил и вышел. Елена ничем не проявила, что между нами что-то произошло. Что это значит? В ее кабинете установили камеры наблюдения? Но тогда бы она не дала мне так просто закон Ширмана. Не назначила бы встречу…

Я спустился по лестнице в отдел кадров. Уныло скрипнула тяжелая дверь. Я вошел и внутренне сжался, предвкушая знакомый могильный ужас. Нет, кажется, сегодня пронесло. Не слышно ни стонов, ни жуткого гула. Только давят низкие потолки и бетонные стены. Вызывают уныние бесчисленные провода сигнализации. Видимо, в этом отделе очень серьезно заботятся о сохранности документов. Все двери изготовлены из толстой стали. В холле нет привычного офисного интерьера.

Первый раз, когда я побывал здесь, мне подумалось, что это военный завод или что-то в этом роде.

На дверях нет никаких названий, только номера.

Вот № 17. Вот № 17/1. Рядом № 8. Следующая дверь большего размера, чем остальные. На ней выведено Г№ 1 ст. д. Что бы могло обозначать это Г№ 1 ст. д.?

Затем дверь с надписью № 18. Дверь полуоткрыта, из кабинета доносится тихая монотонная речь, как будто кто-то кому-то диктует. Вот, наконец, кабинет начальника отдела кадров. На двери написано Г№ 2 ст. Раньше я не обращал внимания на эту странную аббревиатуру.

Стучусь, вхожу. Курин, как обычно, сидел за своим столом и пил чай. Он медленно поднял голову, при этом блики переместились с лысой макушки на лоб. Некоторое время он смотрел на меня бессмысленным взглядом, как будто не узнавал.

– Здравствуйте, – нарушил я тишину.

– Лемешев? – спросил он так, словно в последний раз видел меня не вчера, а лет десять назад.

– Я, Михаил Леонтьевич.

– Ты чего пришел? Я сегодня бумаг не подписываю. Занят.

Перепил он, что ли?

– Вчера вы мне должность предложили. Забыли?

– Что?!

– Должность редактора газеты. Вы предложили мне подумать до утра.

Курин вздохнул и успокоился. Стал рыться в документах. Бумаги на его столе были разбросаны в беспорядке. Я сел. Курин никак не мог найти то, что искал, и я, чтобы не буравить его взглядом, стал смотреть по сторонам. Взглянул на картины на стене.

Определенно это Миро! Жуткие формы. Много черной краски. Когда-то я готовил об этом испанском сюрреалисте небольшой биографический очерк и даже брал интервью у знатоков живописи.