Хомотрофы

19

Оливейра стал моим проводником.

Как в былые времена один поэт водил другого по кругам ада, так сейчас маленький анголец, заброшенный судьбой в проклятый Богом Полиуретан, открывает мне его сумрачные места. В выходные дни мы с моим чернокожим гидом бродим по городу. Всякий раз по новому маршруту.

У Оливейры была привычка заглядывать в магазинчик в подвале одного из двухэтажных коттеджей. Он покупал себе пару баклажек пива. Мой приятель пил часто и много, несмотря на это был строен и подтянут.

– Странно, но сервейжа здесь самый хороший из тех, который я пил, – пожимал плечами негр, будто в оправдание.

Я брал две порции мороженого. Мы выходили на улицу, Оливейра указывал пальцем: «Туда». Брели на заброшенный стадион, к рынку, на озеро или еще куда-нибудь. И все время мне казалось, что рядом с нами шел кто-то еще.

Людей в городе мало даже на выходные. Основная часть работающих жителей попивает, сидя дома. Иногда в переулках попадаются старухи с котомками или небольшие – человека по два-три – компании подростков. Кто бы ни встречался – все норовят обходить нас стороной.

– Глянь, какие тихие, – говорит Оливейра, кивая на двух пацанов. – Сперва никак не мог привыкнуть.

Так оно и есть. Молодежь в городе робкая и скованная, одежды носит старомодные. У ребятни диковинная привычка опускать глаза во время разговора. Спросишь дорогу – в ответ сконфуженное молчание. Это напомнило мне молодых монахов одного захолустного мужского монастыря, где заправлял очень суровый настоятель. Нет, в глазах здешних ребят куда больше отрешенности.

Как-то раз шли от рынка к старой автостанции, на месте которой сейчас поросший молодой порослью пустырь. Двигались в обход. Проходя по краю одной из балок, я заметил небольшой поселок: он висел на южном склоне.

– Лагерь детей умерших полиуретанцев, – спокойно объяснил Оливейра. – Возраст от трех до пятнадцати.

Подойдя ближе, я рассмотрел длинные бараки. Они были выстроены ступенями. В фанерных стенах темнели маленькие окошки.

– Дети на обеспечении, – сказал Оливейра. – Им тут живется неплохо. Детей кормит завод, городской власть и сутенеры.

– Какие сутенеры?

– Сутенеры, fila da puta! Люди, который продавал девушек. Этот лагерь вроде как проект. В него вкладывают деньги.

Я окинул взглядом жалкие одноэтажные лачуги и непонимающе посмотрел на спутника.

– Ха! – негр чавкнул толстыми губами. – Ты у меня дома еще не был.

Оливейра жил в новом рабочем районе, о котором и впрямь ходили самые дурные слухи. Надо признать, что за время, проведенное в Полиуретане, мое представление о жутком городе не прояснилось. С каждым днем оно становилось все туманнее и запутаннее.

– Каким боком причастны сутенеры к детскому лагерю? – спросил я.

– А ты сам не понимаешь?

Он ткнул пальцем куда-то в сторону.

– Площадка за домом культуры. Заведение не работает, но место там довольно живое, особенно по ночам. Там можно выбирал девушку. Недорого. И там охрана от собак.

Собаками Оливейра называл менгов.

– Только туда надо являться затемно, а уходить уже утром.

– Погоди… Что значит охрана? У них что, огнестрельное оружие есть?

– Что ты! – негр сделал гримасу. – Собак же никто не убивал, их только отпугивал?

– Чем отпугивают, Оливейра?

– А поди, узнай…