Хоннорун. Исток

– Технически весь этот процесс представляется так: ты, как субъект, должен прочувствовать то, чего желаешь добиться от объекта, сиречь того, на чём чертишь руну. Процесс не сложный, но требует большой концентрации на смысле того, какого результата ты желаешь достичь.

Лёня взвыл и откинул голову на спинку дивана. Он уже жалел, что обратился к другу с объяснениями. Прекрасно зная Костю и его тягу к сложноподчинённым предложениям, от которых сквозит не столько разумностью, сколько менторским тоном, он должен был к подобному подготовиться. Должен был, но как всегда переоценил свои силы.

Аргентин смерил товарища задумчивым взглядом и покачал головой.

– Ладно уж, – мальчик слез со спинки кресла и протянул руки к блокноту. – Покажу на примере, больно нужны мне твои подвывания раненого… хм, баклана.

Лёня попытался достать друга ногой и несколько раз быстро дёрнул голенью. Сопротивления стопа не ощутила, так что мальчик приподнял затылок и прищурился правым глазом на друга. Тот насмешливо осматривал его с головы до ног и забирался обратно на спинку большого кресла. Быстро и ловко, животом к верху.

– «Как таракан», – в мыслях буркнул Монахов и скосил взгляд в сторону камина. Полукруглый, снизу пузатый, как бочонок квашенной капусты, кирпичный исполин утыкался трубой в сводчатый деревянный потолок. На трубе висели скрещенные мечи. Монахов задумчиво изогнул брови.

– Слушай, – мальчик медленно водил глазами по искусно завитым спиралью гардам. – Давно спросить хотел. Где теперь фехтованием занимаешься? Помнится, твой «сэнсэй», – здесь он не отказал себе в удовольствии и гаденько загнусавил, – пропал два года назад. Прям вслед за Дмитрием Аст… Астол… тьфу, ну и зачем так над людьми издеваться?

– Астольфовичем, – поправил Костя, перестав шуршать страницами в блокноте. – Сам не знаю, Лео, на что такие имена. Им пора бы кануть в Лету, наряду с популярностью длинных имён в «фэнтези» во времена «девяностых».

Мальчик замолчал и тоже уткнулся взглядом в элемент декора. Камин друзья разожгли по пришествию. Блески от пламени весело перебегали с лезвия на гарду и навершие уже давно.

– Что забавно, – фыркнул Костя, – у него были брат и сестра. Брата звали Руджеро, а сестру – Мелисса. Только вот, с братом они поссорились, а тётя их не примирила. Так и исчезли.

– Что же касается тренировок… – через некоторое время мальчик продолжил. – Я год занимался один, всячески избегая приглашений в другие клубы. У моего, как ты его назвал, «сэнсэя» – целая компания по интересам собралась по всему региону. Почти всех их я знаю лично, некоторых по рассказам учителя. Так меня они доконали, особенно те, что постарше, ты бы знал. В итоге, протекции ради, и чтобы отвязались наконец, записался полгода назад, – посмеёшься, – к одной женщине в клуб кэндо. Так там и не был.

Костя с удовольствием отметил, что озадаченное лицо Монахова всё ещё способно вызвать в нём ребяческий восторг.

– Это же… – Лёня прокашлялся. – Неожиданно. Ты об этом стиле отзывался не в лучшем свете.

– Поверь, вкус здесь роли не играет. Дело в комфорте – зато теперь мне не досаждают с надоевшими вопросами. Так что всю свою скептичность относительно данных… плясок с бамбуковыми палками я готов опустить. Ко всему прочему, есть там одна наша общая знакомая, которой только повод дай – мигом в меня перчатки полетят.

Лицо Монахова олицетворяло саму суть слова «неведение». Костя снова прыснул в ладонь и немного отвёл её в сторону, открывая другу зубоскалящую ухмылку.

– Ты думаешь, что я нашу классную отличницу просто так зову «Великое бедствие кэндзюцу»?

– Как она тебе ещё голову не открутила..? – Лёня решил сменить позу и удовлетворённо выдохнуть. Жар от камина приятно защекотал подмёрзшие пятки, по телу мальчика скопом пробежали мурашки.

Костя молча пожал плечами. Он и сам не знал. Отношения с людьми у него были сложными, он считал пустым делом растрачиваться на эмоции и делать вид, что ему интересны проблемы других. Конкретные цели, которых он желал достичь, как ему казалось, с людьми никак не взаимодействовали. Что в свою очередь значило: обращать на них должного внимания не стоит. Мальчик искренне не понимал, к чему вся эта напускная горячность и чувственность, которая его так задевала порой и тревожила при общении с другими. Едва возникали разногласия в любом вопросе, он разводил руками в стороны и оставлял реплики без комментария, особенно если они казались ему простыми, «без изюминки». Вникать в суть ему было без надобности, ведь он считал своё мнение неприкосновенным, а себя – всеосознанной личностью, которая может сбить спесь с любого. К сожалению, кроме самого себя.