Хоннорун. Исток

Тщеславная искра тлела и возгоралась, а мальчик настойчиво это игнорировал. В методе самоанализа и самокритики он считал себя сродни архату². «Себя занижать нельзя, – любил повторять он. – Ни в коем случае. Ведь если перед человеком стоят глобальные цели, то проще контролировать ситуацию, находясь на вершине. Лягушка в колодце всего неба не видит». А цели перед ним стояли, и корни их уходили так же далеко, как если бы он взращивал Иггдрасиль. Кстати, о целях…

Аргентин внимательно вгляделся в символы, которыми были испещрены страницы блокнота. Красивые штрихи, элегантные завитушки – всё было там, где и должно было быть и именно в том виде, в котором должно было присутствовать. Отец никогда не ругал его за каллиграфию, он никогда и слова не говорил насчёт его чистописания. Но также он его и не хвалил. Лишь пасмурно качал головой, тряся белёсыми, зачёсанными назад, волосами. Он грустно улыбался и лишь похлопывал сына по плечу, отвечая на показанные Костей «успехи». Мальчик злился. Он не понимал, почему на него смотрят так… сочувственно. Словно одними глазами говорят: «Ничего. Вырастешь – поймёшь. Всему своё время, а тебе его нужно, пожалуй, даже больше, чем другим. Горячая кровь, да..?».

Он долго и муторно объяснял Лёне, в чём смысл этих рун. Монахов в детстве и сам видел, как Дмитрий Астольфович творил с их помощью нечто такое, что ему, как ребёнку, казалось сказочным. Необъяснимым. Притягательным. Костя объяснял ему правильно: важно не только начертание, но и вкладываемый смысл. Смысл шёл даже впереди всего прочего. Лёня видел, как при этих словах Костя корчился, изображая непредвзятость и безразличие. И был бы рад не раз сказать ему, мол, хватит врать самому себе, что он и сам всё понимает. А соглашаться с тем, что с «вершины» не замечает мелочей – не хочет из-за подростковой вредности. Но Монахов молчал. Он верил в друга и понимал, что словами тут мало поможешь. Проблемы – на то и проблемы, что преодолеть их должен каждый сам, единолично. С мастерством человека создавать эти проблемы собственноручно – тем более. А Костя злился, отвергал… но понимал, что согласиться со своей дуростью придётся. Иначе его «глобальные цели» – лишь пшик и не больше.

Аргентин глубоко вздохнул, выдохнул и чертыхнулся. Бросил блокнот на кофейный столик и задумчиво посмотрел на пол, через плечо. Оттолкнувшись ногами от мягкой сидушки кресла, он перекинул ноги за спинку и встал.

Деревянный пол отдавал приятно прохладой. То, что нужно. В самый раз, чтобы освежить голову и проветриться от сумбурных мыслей. Он лёг на спину, подложил руки под голову и сквозь ножки кофейного столика уставился в огонь. Лёня в вытянутых на всю длину руках вертел блокнот.

– Как же так получилось, что в нашем мире существует такая вещь? – спросил Монахов, перестав крутить блокнот в разные стороны. – Откуда эти руны?

Языки пламени весело играли в салки, красовались рыжиной и дразнились, кусая теплом пятки. Костя прочистил горло. Он знал, что Лёня понимает его любовь к разглагольствованиям и очень друга за это ценил – тот всегда предоставлял ему возможность высказаться и был отличным слушателем. Ему, пожалуй, несправедливо повезло. Мальчик улыбнулся.

– Отец мне говорил не много, – таинственно начал он. – Но из его слов следовало одно – что эти руны пришли в наш мир как бы случайно. Они здесь имеют свою силу, которая полностью им не принадлежит. Якобы всё из-за того, что наш мир писан и ограничен другими правилами. Символика нашего мира отличается от этих рун, поэтому они не могут полностью раскрыться. Другой вопрос – откуда тогда они здесь? Я не знаю. Могу лишь догадываться. Возможно их принёс кто-то, кто жил давным-давно… или даже жив до сих пор. Возможно, их привнёс в этот мир сам отец. Но может быть и такое, что их принесла моя мать.

– Я о ней почти ничего не знаю, – через некоторое время ответил мальчик на безмолвный вопрос. – Даже имени. Сказать, что я не интересовался – не могу. Отец старательно избегал ответов и сам не распространялся. В итоге я… не потерял интерес, нет. Просто сдался. Отец любил повторять, что всем вопросам – своё время.

Поэтому я задался другими. Например, почему именно руны? В нашем мире тоже есть нечто подобное, но оно имеет другой смысл и иную окраску. И касается скорее вопроса моралистики и философии в целом. Искусство слова, мастерство написания – для нашего мира это нечто другое, и если сравнивать с рунами… одновременно едино и различно. Едино по смыслу, различно по силе. Ведь, как ни смешно, смысл в слова вкладывается меньший, оттого и силы нет. Или же наша письменность не схожа по виду и форме с той, которой наш мир «прописан». Либо кто-то наш мир от такой способности ограничил, либо мы её осознанно растеряли. Но тогда возникает уже другой вопрос, на который я ответа не знаю. Значит ли всё это, что наш мир – не единственный? И зачем его было ограждать от рун?