Хонорик на тропе кладоискателей

Когда она вернулась и узнала, что дети ждут ее лишь для того, чтобы получить разрешение на прогулку с художником, она даже забыла заставить Ладошку выпить теплого парного молока. Его всегда надо было заставлять – не любил он это занятие, в отличие от Нюка. Хонорик набросился на молоко так, что даже блюдце задрожало и молоко заколебалось под частыми движениями его язычка. А Ладошка хитро отодвинулся в сторону от стола. Так его чашка и осталась нетронутой.

– Помнится, Григорий Григорьевич, – удивленно вскинула брови мама, – вы настойчиво рекомендовали нам не гулять по окрестностям. Что-то изменилось с тех пор?

– Что вы, уважаемая Александра Александровна, – смущенно закашлялся Клюв. – Какие рекомендации? Я допустил некоторую бестактность и приношу свои извинения. Люди свободны как птицы и могут гулять и летать, где им вздумается. Кстати, я как раз и хочу этой прогулкой загладить свою вину перед вами. Я посмотрю Сонины работы, покажу ребятам дворец, склоны этого чудесного холма. Вы не возражаете?

Мама колебалась, это было видно по ее нахмуренному лицу.

– Вообще-то это выглядит так, будто вы сначала запрещаете нам гулять, а потом милостиво разрешаете, – как бы раздумывая, проговорила она. – А мы не гуляли лишь потому, что муж уехал на время в Москву. Но ладно, Григорий Григорьевич, даже странно вести такие продолжительные разговоры на эту тему, так ведь? Спасибо за приглашение, идите гуляйте. Возьмите и Ладошку – знаете, мои дети любят гулять вместе.

– И Нюка! – подсказал Ладошка. – Я его в клетке понесу.

– Пойдем всем-всем дружным коллективом! – заулыбался Клюв. – А вы, Александра Александровна?

– Это уже будет целая толпа. – Мама покачала головой. – Да и работы много. Мы ведь ездили по дальним деревням, видели несколько настоящих старинных праздников… Теперь мне надо зафиксировать впечатления.

Зрелище было что надо! По узкой тропинке вдоль изгороди – заросли травы позволяли идти только друг за другом – двигалась странная процессия. Григорий Григорьевич с мольбертом, Соня с мольбертиком, Ладошка с клеткой на плече, а чуть впереди этой колонны двигался Макар – конечно же, с неизменной рогулькой, словно проверяя безопасность тропинки.

На всякий случай он захватил с собой и оружие – баллончик и петарды. Ну и ножик: Макар собирался вырезать из лозы еще одну рогульку. Почему-то казалось, что свежевырезанная более чувствительная. Во всяком случае, хотелось иметь хотя бы две, чтобы сравнивать их в работе.

– Помните, здесь стог сена сгорел? – спросил Григорий Григорьевич, когда они вышли на луг.

Еще бы! Макар это хорошо запомнил.

– Есть у меня один подозреваемый на примете, – сказал художник. – Хулиганистый мальчишка.

– Я тоже был подозреваемый, – проворчал Макар. – Это еще доказать надо.

– А он признается, – сказал Григорий Григорьевич. – Я у него вежливо спрошу, и он все расскажет.

– А зачем вам это надо? – спросила Соня. – Вы что, следователь?

– Почему следователь? – улыбнулся художник. – Просто считаю, что всегда должна торжествовать справедливость. Иначе жизнь теряет смысл. Если кто-то совершил пакость, а люди думают при этом на невинного человека, какая же в этом справедливость? Нет, ребята, даже не отговаривайте меня, я обязательно попрошу его признаться.

Макар покосился на Клюева. Странно было слышать от него такие слова. Но почему? Потому что он сразу записал Григория Григорьевича в преступники? Ну, конечно, не в преступники, но, во всяком случае, отрицательным персонажем он показался Макару сразу. Значит, не всегда верно первое впечатление?

– Кстати, вот эта часовня, – улыбнулся Клюев, – меня жутко пугала целый месяц. Места себе не мог найти от беспокойства. И страшно было, и хотелось ее тайну раскрыть. Долго-долго она меня мучила, пока не…

– Раскрыли?! – воскликнул Макар. – И в чем эта тайна? Что это за звуки?

– О, да вы уже довольно много знаете, – засмеялся Григорий Григорьевич. – И тоже испуганы этими звуками? Страшновато, что и говорить! Но просто так рассказать… как-то неинтересно. Вот давайте как-нибудь совершим вечернюю экскурсию, тогда и узнаете этот секрет. Идет?

Слово «идет!», произнесенное сразу в три голоса, было ответом. Даже Нюк при этом вопле зажмурился.

«Все-таки он нормальный дяденька, – уже веселее подумал Макар. – Даже жалко его Клювом обзывать. Хотя – мы же не в глаза ему так говорим…»

– Григорий Григорьевич, – спросил он, – а что эти мальчишки разыскивают в усадьбе? Что-то конкретное или просто так, на всякий случай, поиски ведут?

– Ты про местных, да? – Художник даже поморщился. – Хулиганы они, вот кто. Ищут что-то, а что, сами не знают! Стены долбят, перелопачивают землю… Дураки – разрушают и без того уже разрушенную красоту. Кстати, этот поджигатель – один из них, из той компашки. Ох и поговорю я с ними, если увижу!

На лице Григория Григорьевича выразилось отвращение к тем, кто ни за что ни про что разрушает старинную красоту.

– Они и меня не пускали в усадьбу, – сказал Макар.

– Ничего, пустят, – заверил художник. – Вы теперь не одни. Да и мне с вами веселей. Легче будет с ними разговаривать. Вместе мы – сила!