Хор

Андерс прочно запомнил день самой ее смерти. У Барбары, в ее тридцать семь, случилось обширное мозговое кровоизлияние. Это было диким, ужасающим, совершенно неправдоподобным – тем более, что в их роду, с обеих сторон, таких случаев не наблюдалось. Барбара влачила бездетный брак с весьма сумрачным человеком, который заведовал адвокатской конторой в Зейсте. Жили они там же, в Зейсте, как и Пим с женой, что являлось простым совпадением,- причем их дом, Барбары и ее мужа, опять же по совпадению, располагался в двух минутах ходьбы от жилища Пима.

8.

Прошел слух, будто удар случился с Барбарой сразу после того, как анонимы сообщили ей, что Лили (учительница рисования, бывшая няня Кристы) уже давно подрабатывает в качестве bucolique. * Неизвестно, находились ли эти две молодых женщины в тех отношениях, которые принято называть интимными – или само несовершенство мира, сфокусировавшись, как в лупе, на бойкой Лили, многократно усилило мощь своего воздействия – и прожгло тем самым мозговые сосуды Барбары. Фактом остается лишь то, что скончалась красавица Барбара не сразу. С диагнозом «обширный инсульт» она была госпитализирована в госпиталь Святого Франциска, где ее, превратившуюся в растение, подключили к системе жизнеобеспечения. Через пять дней муж Барбары, успевший за это время провести консультацию со своим адвокатом, проверить страховые полисы и уладить дело с меврау ван Риддердейк, дал согласие семьи на отключение системы. После чего человек в белом халате подошел к стене – и вытащил вилку из розетки.

* Проститутка, работающая на природе: в лесу или в парке. (Фр.)

Было шестое декабря, детский праздник. Андерс с женой, то и дело пропуская через дорогу рослых Санта-Клаусов с белыми волнистыми бородами и дико размалеванных Черных Петеров с увесистыми мешками, а также, что было самым раздражающим, целые ватаги отвратительно визжащей детворы, как раз заехали к Пиму. Совпадение заключалось в том, что в этот день они посещали по делам Зейст; Андерс захотел, просто так, подарить шоколадные буквы Пиму и его жене – просто в память о детстве (своих детей у тех не было).

Из уличного автомата, находившегося как раз возле дома Барбары и ее мужа (откуда, кстати, был виден дом Пима и его жены) он позвонил Пиму. У последнего в те времена телефон предлагал всего три опции: «mijn gezien» (моя семья), «de collega’s» (сотрудники), «de overigen» (прочие). Нажав кнопку 1 («mijn gezien»), Андерс спросил у Пима разрешения заехать, и тот, проверив на Андерсе все кнопки звукосигналов, наконец разрешил.

9.

Когда Андерс с женой зашли к в гостиную Пима, у него резко зазвонил один из трех телефонов, а на белом плато, прикрепленном к стене, начали ритмично мигать два красных слова: «MIJN GEZIEN». Пим жестом пригласил гостей присесть, затем взял трубку, сказал:

«Пим ван Риддердейк».

Потом «да» – и снова «да». Потом:

«Мои соболезнования. У вас найдется секундочка? – получив утвердительный ответ, он повернулся к Андерсу с женой и сказал: – Барбара скончалась».

После этого, снова в трубку, произнес:

«Благодарю вас за информацию».

А затем:

«У вас есть рядом ручка?.. Великолепно. Записывайте».

И затем:

«Два – четыре – шестьдесят три. Также: два – семь – девяносто один. Также: два – один – пятьдесят шесть. Повторяю…»

И он повторил свои номера:

«Два – четыре – шестьдесят три. Теперь: два – семь – девяносто один. И затем: два – один – пятьдесят шесть».

«Теперь я запишу ваши номера, – продолжал Пим. Так… так… так… это служебный? Превосходно. Теперь приватный… так… так… так… Отлично. Я повторяю…»

И он повторил два телефонных номера того, кто был на проводе.

«С кем это он говорит?» – шепотом спросила жена.

«Не знаю, – сказал Андерс, – а что?»

«Мне кажется, это тот, кто занимается делами Барбары. Ну, поверенный. Или адвокат… Или, может быть, врач?»

«С кем ты говорил?» – спросил Андерс, потому что Пим как раз в это время положил трубку.

«С мужем Барбары, – сказал Пим. – Ээээ, пардон, со вдовцом. А что?»

10.

Андерс снова обнаружил себя в доме Кристы и Йохана. Он твердо уверился в этом по тому, что Криста громко сказала:

«Ну ладно, разговоры разговорами, а мне надо готовить еду».

Обычный компатриот Андерса, вне всяких сомнений, возликовал бы от перспективы заполучить дармовой обед. Но, в силу того, что с Андерсом произошла какая-то мутация – или он чем-то заразился от жены, которая была частицей иноземного хора, – но он думал о данной перспективе совместной трапезы с искренним ужасом. (А что еще искреннего остается от человека, если, хорошенечко потерев, отскрести от него тонкую патину цивилизации?)

Андерса ужасал не сам обед (хотя наблюдать удовлетворяющего свою пищевую потребность Йохана – и в особенности слушать его кабаньи шутки – являлось рвотным средством само по себе) – Андерса куда больше угнетала подготовка к обеду, то есть действия своей сестры.