Хор

…Через десять лет после войны Андерс будет проезжать на велосипеде центр одного из городов на севере своей страны – и вдруг резко затормозит. Он увидит невдалеке монумент, который по непонятной причине остановит его внимание. Ему захочется спрыгнуть с велосипеда и подойти к монументу пешком. Глядя вблизи на фигуру этого обобщенного человека, он не сможет назвать ни одного внешнего признака, сходного с чертами человека другого – частного, навсегда поселенного в хранилище памяти, – и, тем не менее, это будет немного он, – конечно, и он тоже, тот довоенный канадец – в этом образе канадского освободителя. Стоя в просторном плаще, опираясь на каменный меч, рыцарь безотрадно склонил крупную, породистую свою голову. В нем нет ни торжества, ни торжественности, ни устрашающей силы, ни назидания. Во всей фигуре его застыла тяжелая, каменная, неизбывная скорбь. Даты, выбитые на граните, увековечивая один из наиболее эффективных всплесков человечьего взаимоистребления (1940-1945), не объясняют причин этой скорби, ведь перед нами не жертва, а как-никак победитель. Но, грозно хотя и незримо рыдая (вот что бросает в лицо бездумным каждый уступ гранита), человек скорбит оттого, что ход истории, заранее оправданный неоспоримым благородством цели и неизбежной повторяемостью самого действия, вынудил его совершить убийство.

5.

«Давай остановимся, – вдруг услышал он за спиной ее голос, – мне что-то нехорошо».

Они сели, обнявшись, недалеко от дороги, и она, в который уж раз, – если считать полмесяца в подвале, а до того, путь из Клауфбаха в Эрлау (не дальний, примерно пятнадцатикилометровый, но занявший у них, продвигавшихся лишь по ночам, пугавшихся любого куста и надолго хоронившихся, где придется, двое полуголодных суток) – в который уж раз она стала сбивчиво просить его жениться, обязательно жениться – на ком-нибудь дома, на своей, подобрать себе хорошую пару и жениться, и не ждать, и не мучиться, и не вспоминать, а жениться на хорошей женщине или девушке, и завести нормальный дом, и много детей, и… и… И вдруг перебила сама себя:

«Ох, господи, Анди, какой же ты все-таки красивый! Ты же принц настоящий!»

Он никак этого не ожидал – и не нашелся, что сказать.

«Ты просто сам этого не понимаешь, – продолжала она сквозь слезы. – У вас в Голландии все парни такие высокие?»

«Ну… как? Ну да… нормальные», – еще больше смутился он.

«Да у нас на селе девахи тебя в клочья бы разорвали! – сквозь слезы улыбнулась она. – В клочья, понимаешь?! Да ты посмотри на себя… У тебя же бедра… как сказать? – Махнула рукой – и сказала на своем языке: – У тебя же такие узкие чресла, что их в одной ладонью обхватить можно! В одну жменю поместятся… Ну, на крайний случай, в две… А плечи! Какие сильные, ровные-ровные… И какой же ты гибкий, господи… Тебе бы танцы на сцене танцевать, а не мешки на ферме таскать…»

«Что-что?» – он целиком не понял вторую часть этого маленького монолога.

«А то! – она снова перешла на немецкий. – А волосы твои, темно-русые, густые… Или светло-каштановые? Не пойму… – Она погладила его голову, и Андерс обнял ее. – Да: волосы твои гладкие, густые, длинные… почти до плеч… у нас так не носят… ишь ты, художник…»

«Это ты красивая, а не я», – целуя ее, успел вставить Андерс.

Но она сердито увертывалась от его поцелуев, морща лоб, жестом показывая: дай сказать! А ему было странно все это слушать. Он не считал себя красавцем, да и среди его знакомых, кроме того, не принято было обсуждать (и ценить) мужскую внешность, внешность вообще. Он никогда не чувствовал что чем-то выделяется в толпе парней и мужчин. Девушки не оказывали ему какого-либо особого предпочтения…

«А глаза? Отважные, светлые, очень северные… Я только в кино такие видала… А нос? Нос орлиный… Я тоже в кино только…»

«Если ко мне не получится, поеду с тобой, – решительно перебил он, – с тобой, с тобой, пусть будет там что угодно…»

«Куда?! Куда ты поедешь?! – она с силой оттолкнула его и зарыдала безудержно. – Что ты вообще о тамошней жизни знаешь?! Мне отец приказал, когда угоняли: как хочешь там устраивайся, как хочешь, а если и пропадешь, так хоть у чужих! Но назад он велел ни ногой, ни за что, никогда, – я тебя прокляну, вот что отец мне сказал, – если тебя тут, в твоем же родном фатерлянде, заживо сгноят…»

«Хватит, – сказал Андерс, решительно встал и протянул ей обе руки, – нам надо успеть до темноты».

6.

Встретив свою будущую жену, Андерс перестал чувствовать себя жертвой. То есть он сразу же перестал сожалеть о той дурацкой истории, из-за которой его, вместе с членами одной из групп een verzetsbeveging *угнали на земли Третьего Рейха в качестве «Fremdarbeiter». **

*Движение сопротивления. (Нидерландск.)

** Фремдарбайтер. Буквально: иностранный рабочий. (Нем.) Закамуфлированное название для контингента насильно угнанных в Германию во время Второй мировой войны.