То есть психиатр, предаваясь скромной отраде сна – то с вытаращенными (как бы в сочувствии) – то с полуприкрытыми (как бы в сострадании) глазами, что-то такое, одновременно, сомнамбулически артикулировал (как-никак – богатая практика, опыт, профессиональный навык).
А пациент, то есть Андерс, едва начав читать, уже плакал навзрыд. Довольно шаблонно. Содрогаясь всем своим торсом, лая, кашляя, судорожно вздыхая, сморкаясь (словно имитируя влажное хлопанье чьих-то перепончатых крылышек) – и навязчиво прося прощения у спящего психиатра за каждое из этих своих действий.
Но было бы несправедливо считать мозг психиатра спавшим вполне беззаботно, поскольку здесь еще не было сказано о второй терзавшей психиатра мысли. Недавно побывавший у своего дантиста, специалист в области психорелаксации еще не успел привыкнуть к результату сложных, дантистом произведенных перемещений в своей ротовой полости – в частности, таких, когда два коренных зуба, один за одним, словно удаленные с поля желтоватые шахматные фигурки, с ужасающим звуком звякнули о дно никелированной пыточной мисочки, а в глубине рта, с обеих сторон возникло ощущение невосполнимых, противоестественных для телесного состава дыр. Однако сейчас его беспокоили даже не они, а нечто более привычное – небольшая щелочка между верхним левым латеральным резцом и соседствующим с ним клыком. Именно в это щелке угнездился небольшой кусочек Escalopes de dinde aux nectarines. *
Проще сказать, застряло там какое-то индюшачье мышечное волоконце. Будучи малым и ничтожным, оно однако доставляло Каспару ван дер Брюггену мучения невыразимые. Он, буквально, умирал от желания выковырять, выдрать этот кусочек сейчас же, здесь же, при пациенте; он уже больно натер кончик своего языка, с маниакальным упорством теребя и теребя этот мерзкий межзубный улов, – и люто ненавидел пациента за то, что в его присутствии не мог позволить себе сделать простейшее действие, в каком так отчаянно нуждался. Бодрствовавший участок его мозга, довольно скромный, но полностью поглощенный страданием – именно в силу страдания не спавший – время от времени продуцировал мысль: «Godverdomme, надо было бы зубочисточкой… Не успел… шикарная индейка…»Андерс рыдал.
Уже осушив слезы, он, по указанию психиатра, рассказал свою историю с самого начала и вот сейчас безвольно вплыл во второй круг скорби.
«Я принесу вам воды», – сказал Каспар ван дер Брюгген.
«Ах, спасибо!» – скорей, показал, нежели произнес Андерс.
«Не стоит благодарности», – с важной дидактичностью откликнулся психиатр.
Перед зеркалом ванной комнаты (предварительно заперев ее на бронзовую парижскую задвижку в виде грудастой русалки) он энергично, с наслаждением, поковырялся в проклятущей зубной щели. Почувствовал облегчение…
Кстати сказать, словно бы испугавшись этого (произведенного зубочисткой) активного действия, сонливость стремительно капитулировала. Белый флаг вожделенной доселе постельной наволочки лишь мелькнул пред мысленным взором психиатра – и растаял. Он вспомнил про пациента – и налил в стакан воды из-под крана. Тут он, словно бы заодно, вспомнил еще кое-что: взбодрившийся мозг, словно заждавшаяся борзая, жадно набросился на умственную задачу. «Там какая-то путаница с его почтовым адресом… надо незамедлительно уточнить… – произвел интеллектуальную работу мозг психиатра. – Такое уже случaлось – кажется, лет семь тому: счет пришел назад! Слава Господу, что я вспомнил про адрес сейчас, а то бы пациент так и ушел!»
…Когда со стаканом воды на подносе, словно слуга из провинциального водевиля, психиатр вернулся в свой кабинет, Андерс, обессилевший от рыданий, свесив одну руку за борт глубокого кресла, измученно спал.
Как в воде лицо – к лицу, так сердце человека – к человеку.
(ПритчиСоломона, 27 – 19)
* * *
Часть пятая
1960
и 2010EER IS EEN TIJD
OM TE STERVEN
*1.
Из дневника Андерса:
«
Цикл моей жизнедеятельности, не помню, с каких пор, стал протекать следующим образом.