Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса

«Право на ответ» появилось тем же летом. 30 июня неизвестный обозреватель в литературном приложении к «Таймс» написал: «Книга забавна, первоначально чувствуется даже некоторый перебор комизма, который в конце оборачивается жестокостью. Наиболее правдоподобны сцены в местном пабе, но сам городок из центральных графств описан весьма неприязненно появившимся здесь чужаком. Читатель может задаться вопросом, насколько важен и важен ли для него изложенный в книге житейский опыт автора». Этот не названный город — Лестер, где мы с Линн провели большую часть отпуска после жизни на Дальнем Востоке. На фоне этого самодовольного и ограниченного города я описал драму супружеской неверности и убийства из ревности; главная тема казалась мне достаточно важной: сложности, которые могли возникнуть у Британии с новыми иммигрантами из Азии.

Джон Колмен из «Спектейтора» отозвался так: «Это не самая лучшая из книг Бёрджесса. Писателю следует немного обуздать свою изобретательность: он был бы первоклассным комедийным автором, если бы сбросил шутовскую маску и прямо посмотрел бы в глаза действительности». Р. Дж. Дж. Прайс из «Панча» написал: «Не понимаю, почему все видят в мистере Бёрджессе шутника. У него зоркий глаз и такой же унылый взгляд на жизнь, как у Гиссинга[148], хотя этот ‘Гиссинг’ с чувством юмора — он подмечает любой комедийный аспект в опустошенном мире».

Понимают ли критики, насколько романисты нуждаются в помощи, как жаждут, чтоб им подсказали, в чем они неправы и как можно исправить недочеты? Ведь пока они не достигнут того положения, когда им будут посвящать отдельные статьи и писать о них академические диссертации, приходится полагаться на высокомерные отзывы в еженедельной прессе. Обо мне писали немного. Солидные воскресные газеты проигнорировали книгу. Как и Линн, хотя отзывы она прочитала. И вынесла суждение: «Мистер Бёрджесс не оправдывает ожиданий». А затем после субботней пьянки в Робертсбридже, где в свое время Хилэр Беллок[149] пил портвейн, а теперь прослыл литературной знаменитостью Мальколм Маггеридж[150], Линн второй раз пыталась покончить с собой.

В этот раз я силой извлек из нее таблетки и выбросил пузырек в мусорное ведро. Хайи прыгал вокруг и лаял, а новый рыжий котенок вспрыгнул с широко раскрытыми глазами на псевдокаролинский шкафчик, подаренный нам на свадьбу. Доктор приехал вместе с молодым человеком в шляпе с низкой тульей. Это был чиновник, направляющий психически больных в соответствующие клиники графства. Он привез с собой уже заполненную форму, которую доктору оставалось только подписать. Словно ко мне это не имело никакого отношения. Я вышвырнул молодого человека на улицу. Он даже не сопротивлялся — видимо, уже привык к таким выходкам мужей. Линн агрессивно реагировала на решительный голос доктора. Какова бы ни была причина этой суицидальной депрессии, ей следовало бросить пить. Но пить она не бросила, и я ничего не мог с этим поделать: перечить ей было невозможно. Когда импульс к саморазрушению возвращался, что происходило несколько раз за год, самоубийство казалось ей самым простым выходом. Барбитуратов теперь в доме не было, зато были кухонные ножи. Когда на Линн снова накатывало, ей звонили из организации под названием «Самаритяне», говорили разные утешительные слова, но она их не слышала из-за рыданий. Я связался по телефону с букмекером из Танбридж-Уэллса и договорился, чтобы Линн открыли счет профессионального игрока. Это помогло. Она следила за скачками в «Дейли миррор» и проигрывала только три-четыре фунта в неделю.

А у меня тем временем были свои сложности, которые не имели никакого отношения к напряженной работе ради денег. По ночам я просыпался от невралгии тройничного нерва — боль удавалось приглушить только табаком и крепким кофе. Я поехал к дантисту во Франт, и он диагностировал воспаление резавшегося зуба мудрости. Вырывая, он его сломал. Пришлось ехать в больницу неподалеку от Танбридж-Уэллса, где мне извлекли зубной корень под общим наркозом. Теперь надо было какое-то время пробыть в больнице, хотя я надеялся, что никогда сюда больше не попаду. Но главная проблема заключалась в том, что Линн не могла оставаться ночью одна — даже с собакой, которая начинала носиться, как угорелая, при одном предположении, что где-то зашуршала мышь. Линн боялась темноты, этот страх зародился в темном военном Лондоне, когда во время светомаскировки на нее напали четверо американских солдат-дезертиров. Линн боялась не мрака как такового, а тьмы своего спящего сознания. Замужняя дочь нашего бакалейщика согласилась спать на моей кровати, если сменят белье. Если история не затянется, она была готова остаться еще на несколько ночей. Нью-йоркский издатель У. У. Нортон купил «Право на ответ», шли переговоры о том, чтобы мне ехать в Соединенные Штаты для улаживания дел. Но Линн наложила запрет: столь долгого отсутствия она не выдержит.