Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса

Но, как всем известно, есть очень богатые писатели. Существует такая категория — бестселлеры и их авторы, и даже вроде бы имеется формула, какие книги продаются хорошо, а какие — еще лучше. Есть даже заочные колледжи по переписке, которые обучают этой формуле. Однако непонятно, как профессора, владеющие ею, не поднимутся выше простого преподавания. Как-то в одном из офисов «Хайнеманна» я взял в руки корректуру нового романа Невила Шюта[154] «Опекун из мастерской» и ясно понял, почему книге предназначено быть бестселлером. Секса и насилия в ней было мало, но она была напичкана информацией, подчас весьма технического свойства. Характеры были одномерными, то есть живыми они быть не могли. Стиль, насколько я понимаю, вовсе отсутствовал; правда, Невил Шют, про которого я знал, что он профессиональный авиационный инженер, публично заявлял, что такого рода претензий у него нет. Было ясно, что литературное образование вовсе не требуется для ремесла популярного романиста. Как только вы начинаете употреблять слова вроде «златовласый» или «эзотерический» и вам нравится их звучание, можете ставить на себе крест. С другой стороны, стоит писать о секциях притяжения и конечной амплитуде волн: ведь магия этих слов проистекает из серьезной области — технологии.

Пришлось признать, что я тот, кто есть, а мои книги — это я сам. Для меня единственный путь выплачивать ипотеку и счета торговцев — предлагать читающей публике себя самого и как можно откровеннее. Так, после выхода в свет романов «Червь и кольцо» и «Мистер Эндерби изнутри» я переработал мою стихотворную пьесу «Канун святой Венеры» в повесть. «Хайне-манн» ее не принял. Тогда я попробовал писать одновременно два романа: один под названием «Я верю тебе и люблю», основанный на четвертой книге «Энеиды», где любовь Дидоны и Энея превосходит размах Вергилия; и второй — «Запечатан любовным поцелуем» по мотивам «Нельзя ее развратницей назвать» Джона Форда[155], зловещей истории инцеста брата и сестры. Это заняло у меня месяц. Я перечитал «Саламбо», чтобы побольше узнать о древнем Карфагене, но этого мне не хватило. Я не мог пойти дальше Вергилия и оживить Энея, а в романном изложении сюжет Джона Форда был просто нелепым. В отчаянии я напечатал новое название — «Заводной апельсин»[156] — и задумался, какая история может ему соответствовать. Мне всегда нравился лондонский кокни, и я чувствовал, что в этом слове должно быть нечто большее, чем странная метафора некой, не обязательно сексуальной, эксцентричности. Какие-то образы вдруг зародились во мне.

Вернувшись домой из экзотических стран, мы с Линн обнаружили новое британское явление — банды озлобленных тинейджеров. Приезжая в отпуск в 1957–1958 годах, мы видели в кафе молодых людей, их называли пижонами или «тедди бойс»; они были элегантно одеты в эдвардианском стиле, носили туфли на толстой подошве и изысканные прически. Они казались слишком изысканными для грубых потасовок, но люди потрусливее их все же боялись. Разочарованные послевоенным падением роли Британии как мировой державы, эти парни казались воплощением Zeitgeist[157], и только одеждой напоминали о времени экспансии при Эдуарде VII. Первоначально их называли эдвардианскими задаваками. На короткое время этот стиль обрел популярность даже в Малайе, где местные военнослужащие носили подобный наряд в свободное от службы время. Тяжелое зрелище — видеть, как молодые малайцы и китайцы потеют в шерстяных костюмах. Теперь, в 1960-м, место стиляг заняли хулиганы, одетые как придется. Одних, носивших модную, современную одежду, называли «модами», а вторых — «рокерами», они разъезжали на мотоциклах с разными железными прибамбасами, в черных кожаных куртках. Второе издание Оксфордского словаря справедливо указывает на кожаные куртки рокеров как на признак принадлежности к определенной группе, но ошибается, полагая, что свое название они получили из-за любви к рок-н-роллу. Направляясь к Гастингсу, мы с Линн видели, как моды и рокеры от души молотят друг друга.