Хор

Однако моя жена не была в тот момент пьяной! (Она не бывала даже навеселе – никогда.) И та, которая с ней пела, жена брата, тоже пьяной совсем не была! А это еще хуже. Если б они были пьяны, к ним можно было бы отнестись снисходительней. Но они не были пьяными, не были даже навеселе! Так что же тогда?..

Нет, это понятно: у каждого человека есть свои темные стороны… животные проявления… Но ведь существует вполне определенное место и время, где и когда эти стороны позволено проявлять! Если тебе так уж охота поглядеть канкан, или, скажем, вывернуться наизнанку, то есть сплясать его на столе самолично, так иди в соответствующее заведение, благо таких после войны развелось, как блох! Но отплясывать канкан (а это было куда разнузданнее канкана) – но выворачиваться наизнанку – в приличном доме, перед матерью и родственниками собственного мужа! Что ты этим хотела сказать?! Что именно, ingodsnaam,[22] ты хотела?!

И снова – они поют.

21.

и они поют,

и они поют,

и цветет алой розой у каждой

разверстая влажная рана горла,

и цветет жарким цветом,

маковой пьяной кровью,

цветет разверстая рана горла,

и они поют,

и они поют,

словно целуются-любятся,

словно совокупляются,

да: бесстыже и жадно совокупляются своими влажными ранами,

и они поют,

и они поют,

и каждая вплескивает свою дикую кровь в другую,

и не может остановиться,

и каждая заглатывает дикую кровь другой,

и не может наглотаться,

и обе они захлебываются-заливаются, жены поющие,

и обе они захлебываются-заливаются, жены грешащие,

и обе они захлебываются-заливаются, жены ликующие,

и все глубже,

все глубже,

все глубже дышат;

и они поют,

и они поют,

и первая впадает в кровоток второй -

и словно бы тонет

для жертвоприношения Жизни,

и вторая впадает в кровоток первой -

и словно бы тонет

для жертвоприношения Смерти,

и обе они тонут,

и тонут, и тонут,

и обе, необузданные, выныривают,

и обе выныривают, неугомонные;

и они поют,

и они поют,

и вливают дыханье друг другу уста-в-уста,

и проводят друг другу открытый массаж сердца,

и прижимаются сердце-к-сердцу,

и, в едином ритме сердцебиенья,

кричат от боли и кричат от восторга,

кричат от Жизни и кричат от Смерти;

и они спасают друг друга,

и они друг друга губят,

и они голубят друг друга,

и они друг друга терзают,

и они любовно истязают друг друга,

и они беспощадно друг друга нежат,

алая кровь наступает, черная подчиняется,

черная берет верх, алая усмиряется;

алая побеждает, черная иссыхает,

черная закипает, алая леденеет.

они обе – две женки-зверины,

они мехом покрыты,

да, лохматых две женки-зверины,

они мехом заросши,

и женки плачут-поют:

для чего, для чего густой надобен мех?

да, и поют они, плачут:

для чего, для чего нужен-понадобен мех тот красивый?

мех понадобен, чтобы любить,

гладить и целовать,

мех понадобен, чтобы убить,

шкурку содрать,

и одна из них, из женок поющих,

жена Андерса,

сильная она, бархатная, теплая,

и она ловит-улавливает другую жену

своим мягким голосовым жгутом;

и заарканивает ее своей ворсистой голосовою петлею,

и обвивает ее нежным ворсом, и связывает, и ведет за собою

в любовь-рабство,

 в освобождение-смерть;

и другая жена из женок поющих,

жена Пима,

истерзанная, слабая,

шелковистая, льдистая,

и подает она голос свой

всегда нежданно, словно нечаянно;

и она высоко-высоко вскрикивает,

и резко взлетает в сильнейших мгновениях боли

прямо в смерть,

и страшно взлетает в сильнейших мгновениях боли

прямо в бессмертие,

и снова покорно умирает,

и снова медленно затвердевает в ледяной сукровичный кокон;

но та, первая, жена Андерса,

бросается поперек этому колдовству,

этому смертному оледенению,

и терзает-пытает ее, вторую,

ручьем-кипятком,

ручьем-кипятком

своей червонной, черной своей крови;

и та, первая, жена Андерса,

она низкогласая властолюбица, вот она кто,

и она стонет-взыхает, вот она как,

и она воет-скулит, вот она как,

и она рычит-повизгивает, вот она как,

и захлебывается блаженством боли,

но та, вторая,

исплакавшаяся водоросль, вот она кто,

обездвиженная, замороженная, вот она какова,

поначалу безвольная, вот она какова,

и она медленно-медленно заледеневает потверже,

потверже, погорше, ой да погорше заледеневает она,

и та, вторая,

она безучастно пронзает,

да, безучастно,

и вот она, ой, безучастно пронзает,

бубновое сердце

той, первой,

ой, да, первой,

ой, да, той, первой,

ой, да, она безучастно пронзает

бубновое сердце

той, первой,

сталью высокого,

ой, да, какого у жен не бывает,

ой, да, какого у птиц не бывает,

ой, да, какого у флейт не бывает,

голоса-льда,

ой, да, льда-голоса,

ой, да, голоса-льда

22.

…Тогда, в утрехтском поезде, собрав все самообладание, стараясь говорить как можно более спокойно и ровно, он сказал ей: знаешь, мне кажется, если кому-то нравится петь, танцевать, или, скажем, заниматься спортом... то для этого есть специальные места... люди там собираются группой, специальные люди... может быть, для твоего пения лучше всего подошла бы хоровая группа?