Хорал забвения

— Мой юный друг, большинство из нас живет в реальном мире. Но Дэвид Кларкхэм… О нем ничего нельзя сказать с уверенностью. Впервые увидев, как он вышел из-под ливня сухим, я подумал: «Этот парень, наверно, проскакивает между каплями дождя». Последний раз мы виделись в июле сорок четвертого, и тогда тоже лил дождь. За два года до этого Кларкхэм купил дом неподалеку от моего. Но встречались мы нечасто. В тот непогожий летний день он поднялся ко мне на веранду и вручил ключ. «Я, — говорит, — отправляюсь в путешествие. Тебе это пригодится, может когда-нибудь захочешь составить мне компанию. О доме есть кому позаботиться.» Загадочные слова, верно? Вместе с ключом он оставил записку.

Валтири достал с верхней полки шкафа тиковую шкатулку, поставил перед Майклом и открыл. Внутри лежал частично завернутый в пожелтевшую бумажку старый латунный ключ.

— Я не пошел за ним. Конечно, любопытство мучило, но не хватило смелости. Да и Голду я не мог оставить. Но ты… ты ведь молод.

— А куда отправился Кларкхэм? — спросил Майкл.

— Не знаю. На прощанье он сказал: «Арно, если захочешь меня найти, сделай все, как сказано в записке. Приходи в мой дом между полуночью и двумя часами ночи. Я тебя встречу».

Валтири вынул записку с ключом и протянул Майклу.

— Я не бессмертный. И никогда не пойду туда. Может быть, ты…

Майкл усмехнулся.

— Все это слишком уж фантастично.

— Фантастично и даже глупо. Этот дом… Кларкхэм рассказывал, как он там проводил эксперименты с музыкой. Только я мало что понял. И вообще мы редко встречались после злополучной премьеры. Но однажды он сказал: «Видишь ли, музыка прижилась в этих стенах. Бродит здесь, как привидение».

Кларкхэм был удивительный человек, но он… как бы это сказать… не годился мне в друзья. Из-за концерта у меня начались неприятности. А он уехал на два года. Я судился… В конце концов все уладилось. Но мне пришлось нелегко. Кларкхэм заставил меня сочинять музыку, которая действует на психику почти как наркотик. С тех пор я ничего такого не писал.

— А что будет, если я туда пойду?

— Не знаю. — Валтири пристально посмотрел на Майкла. — Вдруг ты найдешь то, что существует за пределами известного нам мира?

— Я хотел спросить, что подумают родители, если со мной что-нибудь случится?

— Рано или поздно приходит время, когда лучше не думать, что скажут родители, не вспоминать предупреждения стариков, забыть осторожность и следовать природному чутью — короче, положиться на самого себя… Впрочем, обойдемся без нравоучений.

Он снова подошел к шкафу.

— А теперь, мой юный друг, я бы хотел дать тебе еще кое-что. Это одна из моих любимых книг. — Он снял с полки томик карманного формата в переплете из черной блестящей кожи и протянул Майклу.

— Симпатичная книжица, — заметил Майкл. — Наверное, старая.

— Не очень. Мне ее отец купил, когда я собрался в Калифорнию. Это превосходные стихи на английском языке, все мои любимые вещи. Начинающему поэту такая книга необходима. Тут довольно много Колриджа , ты ведь его читал?

Майкл кивнул.

— Ну, так перечти. Ради меня.

Спустя две недели, когда Майкл плавал в бассейне во внутреннем дворе, появилась его мать со странным выражением на лице. Она нервозно откинула со лба прядь рыжих волос и прикрыла глаза ладонью от яркого солнца. Майкл замер. На руке, которой он держался за край бассейна, выступили мурашки. Он уже догадался, что сейчас услышит.

— Позвонила Голда, — сказала мать. — Арно умер.

Похорон не было. Урну с Валтири поставили в колумбарии города Форест-Лон. В газетах появились заметки о смерти известного композитора.

С тех пор прошло шесть недель. В последний раз Майкл виделся с Голдой два дня назад. Она сидела за фортепьяно в гостиной. Костюм кремового цвета, золотистые волосы уложены в безупречную прическу. Акцент — заметней, чем у мужа. Голда не сутулилась, и глаза не были красны от слез.

— Он сидел тут, за фортепьяно, — рассказывала она, — а потом посмотрел на меня и говорит: «Голда, что я наделал! Я ведь отдал мальчику ключ Кларкхэма. Сейчас же позвони его родителям». Тут у него свело руку… Он пожаловался на сильную боль и вдруг упал.

Она пристально посмотрела на Майкла.

— Но я не позвонила твоим родителям. Он тебе доверял. Ты сам решишь, как поступить.

Помолчав немного, она проговорила:

— А через два дня в кабинет Арно, где сейчас библиотека, влетел воробышек. Сел на пианино и стал клевать ноты. Арно как-то пошутил, что птицы — это наши души. Я хотела прогнать воробья, но он не улетал. Целый час просидел на пюпитре. То и дело головку наклонит и на меня глянет… Потом улетел.

Глаза увлажнились.

— Хоть бы Арно иногда навещал меня, пусть даже в воробьином теле! Он такой прекрасный человек.

Голда вытерла слезы и крепко обняла Майкла, потом отпустила и оправила на нем куртку.

— Он тебе доверял, — повторила Голда, придерживая Майкла за лацкан. — Ты сам решишь, что лучше.

И вот, стоя перед домом Кларкхэма, Майкл если не успокоился, то по крайней мере смирился. На деревьях пообочь улицы пели ночные птицы, их трели всегда ободряли Майкла, казалось, они слегка рассеивают мрак.