Хорчел (СИ)

   Длинная речь Виктора отрезвляюще подействовала и на Мишку, который снова потянулся к бутылке и заоправдывался: Витюха... друг... Лохи - они там, - он махнул рукой за окно: А ты мой друг, братан по детству, да... Они снова выпили. Пока Мишка морщился вместо закуски, Виктор заговорил: Мы с тобой как братья, конечно... да. Нас роднит детство... Тогда мы с тобой бродили в коротких штанишках по одной речке... да. Теперь река эта бежит, шумит, все смывает прочь, что не может устоять, а мы с тобой на разных берегах, и я на том берегу, где лохи, вместе с ними я... Ты и сам это знаешь, Мишаня.

   Какая - то ерунда получается, - спохватился Мишка: пили мы с тобой, пили, - он пнул ногой под столом пустые бутылки и те своим звоном подтвердили его слова, которые он продолжил: пили, а разговоры какие - то трезвые получаются. Да черт с ними со всеми - с миллионами, с лохами. Хорошо, что ты есть, братан, хорошо, что можно с тобой поговорить за ту жизнь, которая была, из которой мы выросли. Понимаешь, Виктор, ты хороший человек, да. Мы с тобой когда - то жили, давно, и даже не слышали этих слов, я это теперь понимаю. И тогда это было нормально. Вокруг нас были одни хорошие люди, ты вспомни, - он толкнул в бок Виктора: твои родители, мои, соседи все по дому нашему. Виктор молча кивал головой - возразить тут было нечего: Ведь в березовом лесу, где растут одни березы, никому не придет в голову каждое дерево называть березой - их просто называют деревьями и любому понятно, что речь идет о березах. Так и в нашем детстве - мы жили среди хороших людей и не было никакой нужды повторять эти слова. Удивительно! - поразился Мишка своему открытию, про которое тут же забыл, снова потянувшись к бутылке и не замечая того эффекта, что произвели его слова на друга. Виктор Петрович в этот момент понял, что недолго он радовался обретенной высоте, на которую вознес его ответ про идеалиста, потому что последние мишкины слова снова повергли его в пучину размышлений, выход из которых терялся в пьяном тумане.

   Мишка в это время как ни в чем не бывало продолжал разливать по рюмкам и рассуждать: Ты пойми, Витюха, раньше - это было одно, а теперь - совсем другое. После стадии человеколюбия он перешел в стадию философствования: тут даже не понять что из чего проистекает: то ли тогда люди были хорошие, потому что время было хорошее, или же время было хорошее, потому что хорошими были люди? Черт его знает. Вроде бы бытие определяет сознание - это любой троечник от философии знает, и если исходить из этого - тогда получается, что люди были хорошими от хорошей жизни тогда, в нашем детстве. А потом вдруг жизнь - п-ш-ш-и-и-к! Испортилась, - Мишка развел руками: И все-е-е! Хорошие люди разом вымерли. Где они теперь, хорошие люди? А-а? Где вы? - он дурашливо заглянул под стол: Нету их нигде. Нету. А мне повезло.... Я с давних пор знаю, что ты - хорчел... То бишь, прости, хороший человек и таким остался до сих пор, иначе б мы с тобой не выпивали тут в обнимку. Только пойми ты, друган, - не унимался Мишка, - что хороший человек - это не профессия, не должность, без которых никуда по жизни, на это сейчас не смотрят, да и некогда сейчас людям быть хорошими людьми. Но несмотря ни на что, - Мишка встрепенулся, стряхивая тяжесть опьянения: Я жутко рад, что у меня есть друг, который просто хороший человек, да! - и он грохнул кулаком по столу вместо точки в своей речи.

   Очередная бутылка закончилась, но пить Виктору больше не хотелось, точнее, он больше не мог пить. Он чувствовал, что у него хватит сил только на то, чтобы перевести все в шутку и закончить этот неожиданный разговор. Послушай, Мишаня, - непринужденно начал он, хотя говорить ему было все трудней - путались и мысли в голове, и слова на языке: Давай не будем... э... про хороших людей... не будем. Раз уж они все равно вымерли, да... Я одно знаю.... со времен Некрасова, да...скажу тебе, что был давно - давно в России... такой поэт... он не просто был - он писал стихи, да, стихи... так вот еще в те времена он, это, сказал миру кому на Руси хорошо живется, да... И ты знаешь - кому? - он уперся лбом в лоб Мишке. И кому же? - словно в полусне прошептал тот, тоже упираясь в лоб Виктора, у которого нашлись силы на ответ: Ясно кому, Мишаня - тому, кто до смерти работает ну и до полусмерти пьет, да - тем и живется хорошо. Так выпьем же за то, Мишаня, чтоб нам жилось хорошо и не будем трогать хороших людей!

   Но тост этот оказался чисто теоретическим, потому что им было так хорошо, что дальше некуда и организмы их отказывались подчиняться действительности. Действительность для них прекратилась и они погрузились в сон тут же за столом.