Хореограф

Для Залевского стало полной неожиданностью, что все они жили вместе. Он теперь понимал подмеченные странности и противоречия в поведении мальчишки: немного манерный, вдруг – глазки, гримаски, вдруг – шажочки, сладковатый привкус внезапной радости, как будто неискренней, напускной. Момент – и взрослый ироничный взгляд. И совершенно отрезвляющий собеседника низкий голос и властный жест. Он, очевидно, всегда был окружен сонмом барышень, вертлявых и жеманных. Что он с ними делал? Дружил в женском понимании? Или использовал для своих мужских надобностей? Хореограф заметил, как они млели в его присутствии, несмотря на его грубоватые шуточки. И как нежно опекали при этом. Как будто старались сберечь его для чего-то грядущего, непростого. Когда он останется совсем один.

Мальчишка, по всей видимости, упрощал отношения с подругами, потому что жить на одной территории, в близком каждодневном контакте, и при этом разводить политес он, должно быть, находил излишне обременительным. В ходу была дружеская бесцеремонность и шутки на грани фола. И все в этом доме крутилось, конечно же, вокруг него. Эти потоки и завихрения то затягивали Марина в воронку отношений, то выбрасывали на мелководье внезапно свернутой темы. Что-то странное витало в этих стенах. Болтали возбужденно, пили, ели вчерашние роллы из пластиковой коробки, хрустели чипсами. Руки порхали над столом, словно птицы, выклевывающие куски из брошенной булки.

– Они были совершенно дикими! Помойными и блохастыми! – делал страшные глаза мальчишка. – Я их одомашниваю!

– Неправда! Я была домашняя! А ты меня испортил! – бросала обвинения Варя.

– Я тебя улучшил, дура! И не пырься на чипсы! Ты жирная! У тебя диета! Ты же после полуночи не ешь! – С деланым возмущением жаловался Залевскому: – Они у меня хавчик отжимают, прикинь! Поэтому я такой худющий! Иди отсюда, жиробас! – смеялся и выпихивал подружку. – Сидит тут, хомячит!

– Сделай мне больно! Ущипни до синяков! – подалась к нему Варя пышной грудью, ничуть не обидевшись.

Мальчишка деловито осмотрел фронт работ и посетовал:

– Не могу – у меня пальцы в еде.

В жестких оскорбительных шуточках, в их обманчиво простодушной «домашности» Залевскому почудилась преднамеренность. Ему показалось, что парень ревнует его к своим подружкам. И в борьбе за внимание Марина он не считается со средствами. Дурачок, улыбнулся хореограф. Конечно же, Залевский здесь исключительно ради него. А девушки – всего лишь неожиданная пряная приправа к деликатесу!

И все же что-то настораживало его. Легкий наигрыш напоказ? Неужели этот грубоватый дуралей, веселый шкодник и коварный ревнивец может быть таким глубоким, таким чувственным на сцене, удивлялся Марин. Не померещилось ли ему тогда в клубе, не простоват ли парень на самом деле? Но Залевскому было легко с ним и его компанией, не возникало необходимости «держать лицо», блюсти имидж статусной персоны. Можно было отпустить себя, дурачиться, как с самыми близкими. Да и остались ли в его кругу такие? И вдруг ему показалось, что это игра. Они играли с ним в какие-то свои молодые игры, возможно, привычные, а может, и жили так – легко, играя людьми. И потом смеялись, вспоминая, как ловко подсадили человека на крючок и подсекли, как плотву. Игра как часть жизни, гость как завершение французского ужина – дижестив.

И вот уже фотографируют. Как же нынче без этого? Успеть порадоваться себе, налюбоваться собой! Залевский притянул к себе мальчишку. Ему вдруг отчаянно захотелось присмотреться к их парному портрету, проверить на какую-то совместимость, сочетаемость с этим человеком. Совместимость еще не «формулы крови», но хотя бы в реакциях. Потом снимались всей компанией, плотно прижимаясь друг к другу, чтобы поместиться в кадр, или от внезапного желания слиться в единый, фантастически прекрасный ком.

Впервые Залевский был в недоумении относительно того, как ему следует вести себя с человеком, как строить отношения с ним и чего от него ожидать. Он только чувствовал, что оторваться от него не в силах. Из всего калейдоскопа метаморфоз того вечера в сознание врезалось юное лицо и нервные мужские руки. Руки музыканта и завоевателя. Очевидный диссонанс ломал мозг. И этот человек по-настоящему волновал его. Он мог бы научить его танцевать, поставил бы корпус, что-то сделал с плечами… О чем это он?.. У мальчишки была на редкость хорошая осанка. Нет-нет, он понимал, что учить парня двигаться – только портить. И в его случае выразительно и драматично можно даже просто стоять. Но что-то хотелось с ним делать. Несомненно.