Хореограф

Прощаясь, Залевский пригласил всю компанию на свой спектакль. В назначенный день встретил лично у входа, проводил в гостевую ложу. И был ошеломлен: они не подошли к нему после окончания. Просто как-то растаяли вдруг в толпе. И он испугался, что им не понравилось, что они учуяли пустышку (им же было с кем сравнивать – с тем, от которого мороз по коже). Ускользнули, чтобы он не увидел их разочарованные лица, их усилия скрыть неловкость в необходимости отвечать на вопрос «ну как вам спектакль?». Чтобы он не услышал их откровенные и обидные реплики, на полуслове прерванные его появлением. Может быть, они чего-то не поняли? Или наоборот: поняли что-то такое, чего не понимает он сам, что по каким-то причинам не доступно его пониманию? Глупости! Не надо переоценивать совершенно сырой молодняк! И незачем себя накручивать. Просто он задержался за кулисами, а они, возможно, куда-то спешили. Но ему предстояло еще придумать, куда бы деться этой ночью от непрошенных мыслей и тошнотворного чувства унижения.

5

Утром проснулся все с той же мыслью, с которой уснул накануне: почему парень не подошел? Спектакль был, пожалуй, не самым простым для восприятия новичком. Марин следил за ним из-за кулис: парень грыз ногти. И это было странным, и, казалось, совершенно не характерным для него. А может, Залевский еще плохо его знал. Но подойти, поблагодарить… Или он не считает нужным проявлять обычную вежливость? Стоит ли вообще ожидать от этого человека учтивости? Вероятно, он вырос не в той среде, где она в ходу. Если бы он подошел, Марин объяснил бы ему что-то, хоть и не делал этого никогда. Но этому парню объяснил бы. Пригласил бы куда-нибудь посидеть, поговорил бы с ним о знаках и символах. Или парень все понял, и ему это не понравилось? Он его толком не знает. Точнее, совсем не знает. Видимая доступность отчего-то казалась обманчивой. Как и его показная простоватость. Но то, что творила с этим мальчиком сцена, делало его для хореографа неподсудным.

И еще вдруг всплыл застрявший где-то в подсознании вопрос парня: «А своя собственная история у тебя есть?». Тогда он показался ему наивным, дилетантским, а теперь вдруг задел. История? Своя? Никаких драм он припомнить не мог. Эпизоды его жизни не складывались в фабулу. Однажды к нему пришел меценат с царским подарком: предложил деньги на создание авторского театра. Счастье! Однажды его пригласил в проект ведущий телеканал – счастье, потому что это давало возможность засветить свой театр на огромную аудиторию. Но никакие перипетии не тянули на достойный сюжет, даже на хоть какой-нибудь. Не было интриги, драмы. Река его жизни не имела порогов и бурлила лишь постоянной занятостью.

Залевский дотянулся до лэптопа, приладил его на живот поверх одеяла и пустился на поиски, которые принесли ему нечто неожиданное: на сайте мальчишки был вывешен их парный портрет: артист хвастался поклонникам своим новым звездным другом – не устоял перед искушением. Они прильнули друг к другу щеками и улыбались в объектив. Только в глазах мальчишки плескались радость и озорство, а в его собственном взгляде сквозила напряженность и даже плотоядность. Марин поморщился: матерый хищник и его простодушная, доверчивая жертва.

И вдруг глаза хореографа выхватили комментарий, оставленный парнем под снимком: «Я и мой папа». В чем дело? Что за глупость? Или не глупость? Быть может, он предвидел истинные намерения Залевского и упредил попытку их реализации? Интриговал? Или это было наивно завуалированным желанием мужской дружбы, мужского покровительства? Мальчишка адресовал эту подпись ему или поклонникам, пытаясь предотвратить возможные кривотолки? Спасал репутацию, свою и Марина? Хореограф испытывал досаду и даже раздражение. Не желая мучиться догадками, он набрал номер телефона.

– Почему ты так подписал наше фото?

– Тебя напрягает? Могу убрать, – услышал он хриплый голос.

Похоже, разбудил парня.

– Нет, ничего… – усмехнулся Марин. – Пусть остается. Просто захотелось узнать, в чем прикол.

– Пьян был… и меня жестко распёрло. Башка – у-ля-ля…

– Понятно, – не поверил Залевский. – Ты сегодня занят?

– Представь, я сегодня абсолютно свободен! Хочешь сводить меня в зоопарк? – усмехнулся мальчишка.

– Не хами, – обиделся Марин. – Я хотел пригласить тебя позавтракать.

Вот ведь странность какая! Он давно позабыл, как это – обижаться. Да и кому бы пришло в голову обижать именитого хореографа? Кто мог позволить себе?