Хореограф

Блиц не удался. Залевский видел холостые обороты механизма их отношений: мальчишка наступал, отступал, открывался и захлопывался, ждал от Марина чего-то – возможно, понимания и сочувствия. Но чувства в Залевском возникали совершенно иного рода, и вожделенное со-чувствие не давалось им обоим. Демаркационная линия так и не была до сих пор преодолена ни одной из сторон. Оба как будто подозревали противника в возможности некорректной жертвы, рассчитанной на ошибки защищающейся стороны. Но хореограф уже находил свою позицию патовой – шах еще не объявлен, но отчетливо проступила невозможность сделать следующий ход.

Заказ все не несли. Здешний персонал, в полном соответствии с традиционным индийским мироощущением, никуда не спешил. Мальчишка вынул из кармана свой смартфон и углубился в сеть.

– Прикинь, – удивлялся он, – кругом нищета и помойка, а вай-фай – под каждым кустом. А у тебя есть личная страница в какой-нибудь соцсети?

– Только этого мне еще не хватало! – закатил глаза Залевский.

– Марин, ты мыслишь архаично! Сеть – это огромные возможности для пиара. Хочешь, я помогу тебе создать аккаунт хоть в одной? И мы там зафрендим друг друга. Совершим акт сетевого дружбосочетания. Ну что ты морщишься? Я тебя уверяю, от этого будет много пользы! Ты там найдешь кучу своих друзей и коллег – будешь в курсе их жизни и творчества. Поклонники набегут…

– У меня нет времени заниматься этим.

– Чем «этим»? Продвижением себя? Привлечением зрителей в свой театр? Почти вся твоя публика сидит в сети. Ты можешь обращаться к ней напрямую, а не через журналистов и таблоиды.

– У меня для этого бывают творческие встречи.

– Да-да, фанки, – засмеялся мальчишка. – Я же говорю о миллионах пользователей по всему миру. Слушай, какой ты дремучий!

– У меня в театре кто-то этим занимается. Продвижением в сети.

– Да они же тебя живого хотят! Пощупать! – он засмеялся. – Давай, я тебя зарегистрирую! Напиши свой мейл. Пароль вбей, только запомни. Я тебе на аву твою любимую фотку поставлю. Или хочешь другую? Подожди, я сейчас ссылку на тебя дам. О! Видишь, уже нашли и лайкают. Рады, что ты появился!

– Я не понял: кто все эти люди?

– Может, поклонники, а может, просто любопытствующие. Нажми на тех, кто подписался на тебя, глянь их страницы.

Более всего поразила Залевского готовность людей открываться перед всем миром. Мальчики и девочки писали на разрыв, навзрыд, наотмашь, поправ все правила приличия. Читая откровения своих подписчиков, хореограф всё более удивлялся этому поколению. На своих страницах они признавались кому-то в любви, страдали от невозможности быть рядом с любимым человеком, сами над собой смеялись, чтобы не плакать. Да и плакали тоже. Иногда всё это было приправлено отчаянным матом и непристойными фото, которые каким-то волшебным образом вплетались в настроение, добавляя соли и перца. При этом каждый был на своей волне, на своей войне.

– Что это за дурдом? Ты куда меня вписал?

– Не обращай внимания. Это просто подписчики. Каждый самовыражается, как умеет. Но могут стать и зрителями, и поклонниками. Добавь себе того, кто понравится. Можешь начать с меня, – мальчишка улыбнулся. – А теперь найди своих знакомых. В поиск введи. Ну вот же строка. И поищи профессиональные сообщества, отечественные и зарубежные. Будешь в курсе всех новостей. Вот, я тебе прислал уже несколько ссылок в личку.

Залевский ковырялся в соцсети, стараясь разобраться в незнакомом интерфейсе, ворчал, что эдак человеческие отношения, пожалуй, скоро могут свестись к обмену ссылками.

25

– У меня уже все грязное, – объявил парень. – Мне не в чем выйти в люди.

– Здесь в ходу набедренные повязки. Это очень красиво. У меня есть. Хочешь, я тебе повяжу? – предложил хореограф, и услужливое воображение моментально нарисовало ему волнующую картину. На сцене такое действо могло иметь несколько значений: и метафору, и откровение плоти. Горячо! Ах, как горячо…

– Себе повяжи, – безжалостно вывел его из творческого и чувственного транса мальчишка.

Себе? Ну, что ж, и эта картина показалась хореографу заслуживающей внимания: она виделась ему воплощением смирения и покаяния. Но обязательно остро сексуальной визуально. Потому что смирение и покаяние Залевский считал временным маневром лукавого сознания.

– Сегодня суббота? – уточнил Марин. – Ладно, поедем в Арпор. Там по субботам очень колоритный ночной базар. Я тебе что-нибудь куплю.

– Да мне не в чем ехать! Рубашки и майки все грязные.

– Возьми мой молочный джемпер. Он тонкий. Не жаркий.

– Моло-о-о-очный, – передразил мальчишка. Почему не сказать – «белый»?

– Какого цвета моя сумка? – спросил Марин.

– Черная.

– Вот! А опытные ткачи, к примеру, различают до сорока оттенков черного. Но оттенки различимы, только если на черное падает солнечный свет.