Весна всё сильней и сильней завладевала хорюшкой. Её тянуло в лес. Однажды, оказавшись в лесу днём, она едва не погибла. Откуда ни возьмись, выскочила огромная овчарка, с громким лаем загнала её на сосну и долго не уходила, старательно облаивая ускользнувшую жертву. Вскоре послышался человеческий окрик, и собака, бросив хорюшку, скрылась в ельнике. Хорюшка забралась выше по стволу дерева и прильнула всем телом к толстому суку. Она ещё несколько раз слышала в глубине леса собачий лай, и ей казалось, что овчарка вот-вот вернётся и приведёт за собой своего хозяина. Но этого не случилось.
На старой изломанной вершине ели отбивал весеннюю дробь дятел. Где-то в кроне рядом стоящей сосны «щебетала» сойка, пригревшись на ласковом весеннем солнце. Хорюшка с высоты видела, как проскочил подсосной, шурша настовой корочкой, разбуженный весенней гульбой заяц-беляк. Глухарка, возвращаясь с тока, пролетела стороной, и была далеко слышна её шумная присада на дальних соснах. Тёплые, солнечные лучи разморили хорюшку, и она, блаженствуя, вольготно растянулась на крепком суку. Ломая наст, на лесную просеку вышел лось. Остановился, чутко прислушался. Пара воронов, нарушив лесное спокойствие зловещим карканьем, разрезая воздух, промчалась над самыми макушками сосен в сторону деревенского поля.
Продремала хорюшка до самого заката. Когда запад окрасился в багровый румянец и по небосклону потекла малиновая дымка нежных облаков, огромный глухарь с шумным хлопаньем уселся на самую маковку сосны, на которой дневала хорюшка, тревожно хрюкнул несколько раз и, настороженно вытянув шею, долго слушал погружающийся в сон лес. Сквозь густую сосновую крону хорюшке было не видно могучей птицы, но она слышала, как потрескивала сосновая хвоя. Глухарь кормился.
Отступала зорька, тускнел с каждой минутой восток, и по лесу потянулись лёгкие сумерки. Потревоженная чем-то лесная мышь выскочила из-под наклонившегося к земле можжевелового куста и, пробежав немного до валежины, юркнула под дерево. На переломе дня и ночи затоковал глухарь. Сухая, дробящая воздух глухариная песня таинственно врывалась в тишину наступающей ночи.
Хорюшка в этот момент была уже на ближней вырубке. Она вновь шла в деревню к своему погребу, но прежде решила заглянуть в хлев деда Спиридона, чтобы поживиться мышами.
Жиденький наст ломался под лапками хорюшки, когда она нарыском пересекла поле. Свернув в проулок между усадьбами, в считаные минуты оказалась у знакомого ей двора деда Спиридона. В курятнике на нашесте заквохтали куры и разом замолчали. Забил крыльями петух, прокукарекал один раз и стих. С крытого двора тянуло терпким запахом сена. Хорюшка, как обычно, остановилась возле калитки и долго слушала улицу. В доме хозяина мелькнул тусклый свет керосиновой лампы, звякнуло ведро, поставленное на пол, и с шумом захлопнулась домовая дверь. Кошка, вылезшая из подполья, заметив хорюшку, в два прыжка оказалась на столбе и, пройдя с метр по заборному тычиннику, спрыгнула на другую сторону.
На деревенском большаке едва горел один-одинёшенек уличный фонарь. Хорюшка, осторожно обследуя каждый метр, приближалась к знакомому ей лазу, что вёл в подвал. Осталось сделать один прыжок, потом по высокому подполью через кошачий лаз пробраться в крытый двор, а уж там на сеновал.
Хорюшка потопталась на месте, поднялась на бревно слухового лаза и спрыгнула вниз. Острая боль от стиснувших её переднюю лапу стальных челюстей пробила всё тело. Хорюшка закрутилась на месте, стараясь высвободиться. Лапа горела. На этот раз капкан, поставленный Спиридоном, сработал верно.
Обессилев от сильной боли и безуспешных попыток освободиться, хорюшка затихла. В дальнем углу подполья послышалась мышиная возня, но хорюшка уже не могла привнести беспокойства в мышиную жизнь — стальной капкан крепко держал её на «привязи».
Мучительно долго тянулась ночь. Наступившее утро не несло возможности освободиться из стального плена, и час трагической развязки был уже близок.
Утром из дома долго никто не выходил. Слышались шаги, разговоры. Накануне к деду Спиридону приехали из города гости — сын с дочкой. С вечера долго засидевшись, утром дед проспал обычный час подъёма. Квохтали в курятнике некормленые куры. Стыл без нетопленой печи дом, отдавая последнее тепло. Хорюшка вслушивалась в каждый звук, доносящийся из дома. Вот по ступенькам горницы прошаркали спешные шаги, и через секунду, брякнув засовом, открылась дверь. Из сеней вышел дед Спиридон с полным ведром разбухших отрубей и внучка Оленька, пожелавшая посмотреть, как дед будет кормить кур. Разве такое увидишь в городе! Утро уже разгулялось. Солнце слепило глаза. Дед Спиридон откинул засов курятника и открыл дверь. Оголодавшие куры обступили Спиридона и Олю и, как только отруби были высыпаны в корыто, принялись с жадностью поглощать корм.
Постояв минуту-другую в курятнике, дед с внучкой вышли во двор, и тут Спиридон вспомнил о поставленном три дня тому назад капкане.