Хорнблауэр и «Отчаянный»

Конец медоточивым фразам, конец неловким попыткам действовать в совершенно непривычной ситуации. Не приходилось больше обращаться (как во сне) к «милому спутнику в предстоящих счастливых годах». Теперь Хорнблауэр занялся делом, которое хотел и умел делать, а для формулировок ему достаточно было припомнить сухие и неприкрашенные фразы бесчисленных официальных писем, написанных прежде. Он писал быстро и почти без остановок — как ни странно, план окончательно созрел именно тогда, когда мысли были заняты Марией. Он исписал лист, перевернул, исписал до половины вторую сторону, изложив план во всех подробностях.

Внизу он написал:

Почтительно представляю на рассмотрение Ваш покорный слуга Горацио Хорнблауэр.

Потом написал адрес:

Капитану сэру Э. Пелью, К. Б. Е. В. С. «Тоннан»

Запечатав второе письмо, он взял оба письма в руку. В одном была новая жизнь, в другом — смерть и страдания. Какая причудливая мысль — гораздо важнее, одобрит ли Пелью его предложения.

8

Хорнблауэр лежал на койке, пытаясь убить время. Он предпочел бы уснуть, но сон не приходил. В любом случае, лучше отдохнуть, ибо ночью ему понадобятся силы. Если б он, поддавшись порыву, поднялся на палубу, то не только утомил бы себя понапрасну, но и обнаружил бы перед подчиненными свое волнение. Поэтому он постарался по возможности расслабиться, лежа на спине и положив руки под голову — доносившиеся с палубы звуки рассказывали ему, как идет корабельная жизнь. Прямо у него над головой указатель компаса в палубном бимсе рассказывал о малейших изменениях курса лежащего в дрейфе «Отчаянного». Их можно было сопоставлять с игрой света, пробивавшегося сквозь кормовые окна. Окна были занавешены, и проникавшие сквозь занавески лучи плавно скользили по каюте. Большинство капитанов занавешивали — и обивали — свои каюты веселеньким ситцем, а кто побогаче и штофом, но у Хорнблауэра занавески были из парусины. Они были из самой тонкой парусины, № 8, какую только можно было найти на корабле, и висели всего два дня. Хорнблауэр смотрел на них с удовольствием. Это был подарок ему от кают-компании — Буша, Провса, Уоллеса (врача) и Хьюфнила (баталера).

Несколько дней назад Буш обратился к Хорнблауэру с загадочной просьбой, чтоб ему разрешили зайти в капитанскую каюту в отсутствие капитана. Когда Хорнблауэр вернулся, он обнаружил у себя депутацию, а каюту — преображенной. Здесь были занавески и подушки (набитые паклей), а также покрывало на койку, все в красных и синих розах с зелеными листочками, нарисованных корабельной краской неизвестным художником из матросов. Хорнблауэр в изумлении оглядывался по сторонам, не в силах скрыть удовольствие. Сейчас не время было хмуриться или принимать суровое выражение лица, как сделали бы девять капитанов из десяти, если б их кают-компания позволила себе такую вольность. Хорнблауэр неловко поблагодарил, но самое большое удовольствие испытал лишь потом, когда внимательно и трезво проанализировал ситуацию. Они сделали это не в шутку, не в глупой попытке завоевать его расположение. Хорнблауэр должен был поверить в невероятное, принять как факт, что они сделали это из любви к нему. Удовлетворение мешалось в душе Хорнблауэра с чувством вины, но то, что они на это решились, было странным, но непреложным свидетельством, что «Отчаянный» сплотился в единый боевой организм.

Гримс постучал в дверь и вошел.

— Меняют вахту, сэр, — сказал он.

— Спасибо. Иду.

Шквал свистков и крики унтер-офицеров, отдававшиеся по всему судну, делали слова Гримса несколько излишними, но Хорнблауэр должен был вести себя так, будто только что проснулся. Он затянул шейный платок и надел сюртук, сунул ноги в башмаки и вышел на палубу. Буш стоял на шканцах с карандашом и бумагой.

— Семафор сигналил, сэр, — доложил он. — Два длинных сообщения в 16.15 и в 16.30. Два коротких в… Вот опять, сэр.

Длинные крылья семафора резко двигались в воздухе.

— Спасибо, мистер Буш. — Достаточно было знать, что семафор сигналил. Хорнблауэр взял подзорную трубу и направил ее в сторону моря. На фоне безоблачного неба четко видны были силуэты кораблей Прибрежной эскадры. Солнце, клонившееся к горизонту, было таким ярким, что на него невозможно было смотреть, но эскадра располагалась значительно севернее.

— «Тоннан» сигналит, сэр, но это сигнал 91, — доложил Форман.

— Спасибо.

Согласно договоренности, сигналы «Тоннана», начинающиеся с девяносто одного, следовало оставлять без внимания — их поднимали для того, чтоб ввести в заблуждение французов на Пти Мину: надо было убедить их, что Прибрежная эскадра готовит какую-то крупную операцию.

— Вот и «Наяда», сэр, — сказал Буш.

Под малыми парусами фрегат полз к северу со своей позиции, откуда он наблюдал за заливом Камарэ. Он направлялся к большим кораблям и «Дориде». Солнце коснулось моря — небольшие изменения во влажности воздуха порождали неожиданные фокусы рефракции, так что покрасневший диск слегка менял форму.