Хорнблауэр и «Отчаянный»

Наконец с кружащейся от рома головой — он ненавидел это ощущение — Хорнблауэр проводил гостя и сел писать срочную депешу. Ни один сигнал не передаст всего, что он хотел сказать, и ни один сигнал не сможет оставаться в тайне. Слова приходилось выбирать настолько осторожно, насколько позволяло опьянение. Он изложил подозрения, что французы замышляют вторгнуться в Ирландию, и обосновал свои соображения. Наконец, удовлетворенный результатом, он подписался «Горацио Хорнблауэр, капитан-лейтенант», перевернул лист и написал адрес — «Контр-адмиралу Уильяму Паркеру, главнокомандующему Прибрежной эскадры», сложил и запечатал письмо. Паркер принадлежал к обширному клану Паркеров. Бесчисленное множество капитанов и адмиралов с такой фамилией служило в английском флоте с незапамятных времен. Никто из них особенно не отличился — может быть, письмо изменит эту традицию.

Хорнблауэр отослал письмо — долгий и утомительный путь для шлюпки — и стал с нетерпением ждать ответа.

Сэр,

Ваше письмо от сегодняшнего числа получил и отнесусь к нему со всем вниманием. Ваш покорный слуга

У.Паркер

Хорнблауэр одним взглядом пробежал две короткие строчки — он открыл письмо прямо на шканцах, даже не дойдя до каюты, и теперь сунул его в карман, надеясь, что разочарование не слишком ясно написано у него на лице.

— Мистер Буш, — сказал он. — Нам придется наблюдать за Гулем внимательней, чем обычно, особенно ночью и в тумане.

— Есть, сэр.

Возможно, Паркеру нужно время, чтоб переварить сообщение, а план он составит позже — до тех пор долг Хорнблауэра действовать на свой страх и риск.

— Я буду подводить судно к Девочкам всякий раз, как смогу сделать это незаметно.

— К Девочкам? Есть, сэр.

Буш пристально поглядел на Хорнблауэра. Никто, будучи в здравом рассудке — по крайней мере, без сильного принуждения — не станет рисковать судном, подходя так близко к навигационной опасности в условиях плохой видимости. Верно; но принуждение существует. Если три тысячи хорошо обученных французских солдат высадятся в Ирландии, эту многострадальную страну от края до края охватит пламя, еще более губительное, чем в 1798.

— Мы попробуем сделать это сегодняшней ночью, — сказал Хорнблауэр.

— Есть, сэр.

Девочки лежали прямо в середине Гуля. По обе стороны от них проходили фарватеры примерно по четверти мили шириной, и по обоим фарватерам набегал прилив и откатывал отлив. Французы смогут выйти только с отливом. Нет, это не совсем так — при попутном ветре они смогут преодолеть прилив — если будет дуть этот студеный восточный ветер. За Гулем нужно следить всякий раз, как снижается видимость, и делать это придется «Отчаянному».

16

— Простите меня, сэр. — Буш задержался после вечернего доклада. Он колебался, не решаясь произнести слова, очевидно, приготовленные заранее.

— Да, мистер Буш.

— Знаете, сэр, вы очень плохо выглядите.

— Неужели?

— Вы слишком много трудитесь. Днем и ночью.

— Мне странно слышать это от моряка и королевского офицера, мистер Буш.

— И все-таки это правда. Вы уже несколько суток не смыкали глаз. Вы похудели. Я никогда вас таким не видел.

— Боюсь, как бы там ни было, мне и дальше придется продолжать в том же роде, мистер Буш.

— Я могу только сказать, сэр, что лучше бы вам так не утомляться.

— Спасибо, мистер Буш. Кстати, я как раз собирался лечь спать.

— Я рад этому, сэр.

— Проследите, чтоб меня позвали, как только видимость начнет ухудшаться.

— Есть, сэр.

— Могу я доверять вам, мистер Буш?

Это внесло немного юмора в слишком серьезный разговор.

— Можете, сэр.

— Спасибо, мистер Буш.

После того, как Буш ушел, Хорнблауэр с интересом взглянул в щербатое зеркальце, разглядывая осунувшееся лицо, впалые щеки, заострившийся нос и выступающий подбородок. Но это не настоящий Хорнблауэр. Настоящий был внутри, нервное напряжение и тяготы на нем не сказались — по крайней мере, пока. Настоящий Хорнблауэр глядел на него из ввалившихся глаз, подмигивая если не злорадно, то с неким циничным удовольствием Хорнблауэру, искавшему в своем отражении признаков телесной слабости. Но нельзя терять драгоценное время — слабое тело, которое настоящий Хорнблауэр вынужден был влачить, требовало отдыха. С какой радостью это слабое тело прижало к себе грелку, которую Доути предусмотрительно положил в койку, ощутило тепло и расслабилось, хотя простыни были сырые, а каюту наполнял пронизывающий холод.

— Сэр, — сказал Доути. Казалось, Хорнблауэр проспал всего минуту, но по часам выходило, что прошло более двух часов. — Меня послал мистер Провс. Идет снег, сэр.

— Очень хорошо. Иду.

Сколько раз произносил он эти слова? Всякий раз, как снижалась видимость, Хорнблауэр подводил шлюп к Гулю, выдерживал нервное напряжение, вызванное опасностью, необходимостью следить за ветром, приливом и отливом, постоянно считать, постоянно быть наготове, чтобы броситься прочь, лишь немного прояснится — не только с тем, чтоб не попасть под огонь батарей, но и чтоб французы не узнали про его неусыпный дозор.