Хороните своих мертвецов

Бур-бур-бур, убийство, бур-бур-бур, совет. Хэслам смотрел прямо в глаза старшему инспектору Гамашу.

– Что-что?

Обычно Гамаш сосредоточивался на глазах, хотя обращал внимание и на все тело собеседника. Улики появлялись в зашифрованном виде, и телесный язык был одним из таких шифров. Слова нередко несли куда меньше информации. Самые гнусные, злобные, отвратительные люди подчас говорили весьма милые вещи. Но их выдавала чрезмерная слащавость в голосе, легкое мигание, неискренняя улыбка. Или напряженные руки, скрещенные на груди, или сцепленные пальцы с побелевшими костяшками.

Для него было важно не пропустить эти сигналы, и обычно ему удавалось замечать почти все.

Но этот человек привел его в состояние прострации, потому что, кроме рта Хэслама, Гамаш ничего не видел. Он в отчаянии смотрел на него, пытаясь читать по губам.

Кен Хэслам не шептал. Шепот в данной ситуации был бы воспринят Гамашем как желанный крик. Хэслам просто обозначал слова ртом. Может быть, этот человек перенес операцию? Может, у него удалены голосовые связки?

Нет, Гамаш так не думал. Время от времени до него доносилось слово, которое можно было разобрать. Например, «убийство». Это слово Хэслам произносил четко.

Гамаш напрягался физически и интеллектуально, пытался разобрать, что говорит его собеседник. Он был почти без сил. Страшно подумать, что было бы, если бы допрашиваемые преступники узнали, что следователя могут вывести из себя не их крики, не вопли, не швыряние стульев, а вот такое бормотание!

– Прошу прощения, сэр. – Гамаш говорил по-английски с легким британским акцентом, который у него невольно появился в Кембридже.

Офис Хэслама находился в Басс-Вилле, Нижнем городе. Быстрейшим путем в Нижний город была стеклянная труба, по которой спускались и поднимались кабинки. Называлось все это фуникулером. Кабинки скользили вниз и вверх по стене утеса, из Верхнего города в Нижний. Гамаш заплатил два доллара и прошел в фуникулер. Кабинка перевалила через край и спустилась. Поездка была короткой и просто чудесной, хотя старший инспектор стоял как можно дальше от стекла и почувствовал только вертикальное падение.

Внизу он вышел на Пти-Шамплейн, узенькую очаровательную пешеходную улицу, заполненную толпами людей. Двигались они неторопливо, закутанные от холода, останавливались перед празднично оформленными витринами посмотреть на сделанные вручную кружева, картины, дутое стекло, сладости.

Гамаш прошел до Плас-Рояль, где у реки было построено первое поселение. Там и находился офис Кена Хэслама. «Рояль-Турист» – гласила вывеска. Офис был удобно расположен в каменном здании, выходящем прямо на открытую площадь. Он вошел, переговорил с сообразительной и любезной секретаршей, сказал, что нет, туры его не интересуют, но ему нужно переговорить с владельцем компании.

– Вам назначено? – спросила она.

– Боюсь, что нет.

В тот самый момент когда Бовуар в Монреале боролся с искушением вытащить полицейское удостоверение, рука старшего инспектора нырнула было в нагрудный карман, но замерла на полпути.

– Я надеялся, что он сможет меня принять без предварительной договоренности.

Он улыбнулся ей. После небольшой паузы она улыбнулась ему в ответ:

– Вообще-то, он на месте. Я загляну к нему, узнаю, есть ли у него минутка.

И вот несколько минут спустя он оказался в великолепном кабинете, окна которого выходили на Плас-Рояль и Эглиз Нотр-Дам-де-Виктуар. Церковь, построенную для увековечения двух великих побед над англичанами.

Гамашу потребовалось несколько секунд, чтобы оценить безысходность ситуации. Дело было не в том, что он не понимал слов Кена Хэслама, – он просто не слышал их. Наконец, когда и чтение по губам не помогло, старший инспектор поднял руку:

– Désolé.

Губы Хэслама замерли.

– Не могли бы мы сесть поближе друг к другу? Я вас почти не слышу.

Хэслам посмотрел на него встревоженным взглядом, но встал и пересел на стул рядом с Гамашем.

– Мне очень нужно знать, что случилось на заседании совета Лит-Иста, когда пришел Огюстен Рено.

Бур-бур-бур, нахальный, бур-бур, никак не мог, мур-бур.

У Хэслама был довольно суровый вид. Перед Гамашем сидел красивый седоволосый человек, чисто выбритый, с красноватым лицом, обязанным своим цветом скорее солнцу, чем бутылке. Теперь, когда они сидели рядом, Гамаш лучше понимал его слова. И хотя Хэслам по-прежнему говорил шепотом, тот стал почти разборчивым, да и другие сигналы стали яснее.

Хэслам был раздражен.

Гамаш понимал, что причиной раздражения был не его визит, а то, что случилось. Кто-то, знакомый с планом Литературно-исторического общества, убил Огюстена Рено. И тот факт, что сумасшедший археолог хотел встретиться с советом в день своей смерти и получил отказ, нельзя было рассматривать как совпадение.

Но Хэслам продолжил говорить.

Бур-бур-мум, Шамплейн, мур-бур идиотство, бур-бур, гонки на каноэ.

– Да, насколько мне известно от мистера Хэнкока, вы с ним ушли пораньше на тренировку. Вы участвуете в гонках на каноэ в это воскресенье.

Хэслам улыбнулся и кивнул:

– Это мечта всей моей жизни.