Хороните своих мертвецов

Слова были произнесены тихо, но четко. Мрачным шепотом. Голос прозвучал тепло, и Гамаш подумал, почему он не говорит так чаще, в особенности на работе. Безусловно, это была финансовая катастрофа – гид, который не может говорить.

– А почему вы решили участвовать в гонках? – не смог удержаться от вопроса Гамаш.

Ему было ужасно интересно, почему кто-то, в особенности человек на седьмом десятке, делает такие вещи.

Ответ Хэслама удивил его. Он ожидал чего-то пафосного, чего-нибудь про историю, которую этот человек явно любил, а гонки на каноэ воссоздавали гонки почтовиков в те времена, когда ледоколов еще не было.

Мур-бур, нравится, мур-мур, народ.

– Вам нравится народ? – спросил Гамаш.

Мур-мур. Хэслам кивнул и улыбнулся.

– А в хор записаться вы что, не могли?

Хэслам улыбнулся:

– Это ведь не одно и то же, старший инспектор, правда?

Глаза у Хэслама были теплые, внимательные, умные.

«Он знает, – подумал Гамаш. – Этот человек знает цену не только дружбы, но и духа братства. Того, что происходит с людьми в экстремальных ситуациях».

Правая рука Гамаша начала дрожать, и он очень медленно сжал ее в кулак, но прежде эти задумчивые глаза успели опуститься и заметили тремор.

Однако Хэслам не произвел ни звука.

Арман Гамаш медленно поднялся по склону небольшого холма назад к Пти-Шамплейн и фуникулеру. На ходу он обдумывал разговор с Хэсламом и секретаршей, которая сообщила ему не меньше, а то и больше, чем сам хозяин фирмы.

Нет, мистер Хэслам лично не водит экскурсии, он организует их по электронной почте. По большей части это элитные частные туры по Квебеку для приезжающих знаменитостей и высокопоставленных персон. Он в некотором роде кто-то вроде консьержа. Он так давно этим занимается, что люди стали просить его о довольно странных вещах, и он почти всегда удовлетворяет их просьбы. Никогда ничего противозаконного или безнравственного, поспешила она заверить Гамаша. Мистер Хэслам – человек в высшей степени порядочный. Но необычный, да.

Говорила она на идеальном французском, а Хэслам, когда его было слышно, на еще лучшем. Если бы у него было другое имя – не Кен Хэслам, Гамаш решил бы, что перед ним франкоязычный канадец. Как сказала секретарша, мистер Хэслам потерял своего единственного ребенка, девочку, когда той было одиннадцать. Она умерла от лейкемии, а его жена умерла шесть лет назад. Обе похоронены на англиканском кладбище в старом городе.

Его корни уходили глубоко в историю Квебека.

В фуникулере Гамаш заставил себя обозреть открывающийся великолепный вид, но при этом упирался спиной в стену. Поднявшись наверх, он вышел на обжигающе холодный ветер. Он знал, куда должен отправиться теперь, но сначала хотел осмыслить то, что узнал. Он прошел по небольшой улочке рю Де-Трезор, где даже в лютый февральский мороз художники продавали красочные изображения Квебека. В стороне от переулка стояли бары, сложенные из ледяных глыб, здесь продавался «карибу» для туристов, которые очень скоро могли в полной мере оценить его убойную силу. Выйдя из улочки, Гамаш увидел кафе «Буад» и зашел, чтобы согреться и подумать.

Сидя на диванчике с чашкой какао, он вытащил блокнот с авторучкой. Он неторопливо попивал какао, иногда ненадолго задумывался, сделал несколько записей. Наконец он почувствовал, что готов к следующему визиту.

Путь от кафе был недалекий. По другую сторону улицы находилась громада базилики Нотр-Дам, великолепной церкви, позолоченной внутри. Тут венчали, крестили, наказывали, наставляли и хоронили как сильных мира сего, так и последних нищих.

Квебек никогда не испытывал недостатка в церквях, но все они были спутниками на орбите вокруг солнца – базилики Нотр-Дам.

Гамаш прошел через ворота, поднялся по ступенькам и остановился у доски, на которой перечислялись воскресные службы. Одна только что закончилась, а следующая ожидалась в шесть вечера. Открыв тяжелые двери, он вошел внутрь и ощутил тепло и запах свечей и благовоний, впитавшийся в эти стены за долгие годы церковных ритуалов. Услышал гулкие шаги по плиточному полу.

В церкви стоял полумрак, люстры и настенные светильники лишь слегка освещали огромное пространство. Но в дальнем конце за почти пустыми скамьями было светлее. Весь алтарь был словно погружен в золото. Он светился и манил, резвились ангелы, стояли строгие святые. В самом центре, словно кукольный домик избалованного ребенка, находилась маленькая копия собора Святого Петра в Риме.

Это пышное великолепие одновременно вызывало трепет и отвращение. Гамаш перекрестился – никак не мог отделаться от этой привычки – и несколько минут посидел без движения.

– Знаете, моя семья хотела, чтобы я стал священником, – произнес молодой голос.

– Вероятно, привыкли к праху и дыму, – сказал Гамаш.