Хороша была Танюша

А ведь точно. У его бабушки, верно, богатый был опыт. Как и у меня. Впрочем, первый мужчина, на которого я запала, был именно он, Сергей Ветров, или его гораздо более молодая эманация. Но только лишь потому, что он был рядом с Таней и я воспринимала их в совокупности, как одно целое.

– Какие у тебя в юности были волосы? – спросила я, трогая его колючий ежик.

– Самые обыкновенные.

Врешь. У тебя были густые каштановые кудри, которые, наверно, можно было наматывать на палец в любовной игре. Впрочем, проехали. Я вот только не понимаю, куда девается прошедшее время и мы вместе с ним. Если перегорает дотла, тогда вовсе и не важно, что там было на самом деле. Что вообще такое это «на самом деле», когда от него давно ничего не осталось. Ни каштановых кудрей, ни линялых джинсов, ни жирдяйки Сони в очках, ни страны с серпастым названием СССР. А как ярко пылали на ветру ее красные флаги! – и вот в одночасье облетели как листья, и дождь влепил их в землю, а подошвы наших ботинок смешали их с грязью. И что же тогда в остатке? Разве что только опять мы. Но почему? Зачем?

– А килька тоже стареет? – спросила я.

– В каком смысле?

– В прямом. Из икры появляются мальки, потом они растут и тоже мечут икру. А потом что? Килька стареет и умирает? Как?

– Не знаю. Рано или поздно ее вылавливают – и все. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что меня тоже много раз пытались выловить и пустить в переработку. Однако я до сих пор живу и, с твоих слов, еще неплохо выгляжу. Хотя прошло несколько жизней.

– Странно. Вот ты так говоришь… А я ведь почти ничего не знаю о тебе.

– И не надо тебе знать. Я Соня Крейслер. И у нас впереди еще есть немного времени, вот и все.

Потом налетел ветер и резко похолодало. Мы зашли погреться в какое-то заведение из новых, возникших на месте прежних кафешек. Была тут в центре забегаловка «Пирожок», приют студентов, пьяниц и тех, кто действительно хотел пирожков. Пирожки там были вкусные и недорогие. С творогом, повидлом, зеленым луком, яйцом и рисом. Потом забегаловка естественным образом накрылась, как и все хорошее, что было в ушедшей жизни, а в ней было немало хорошего, – и на месте «Пирожка» возник ресторан итальянской кухни, где кормили макаронами и пиццей. Я туда не ходила принципиально, боясь вытравить добрую память «Пирожка», в котором любила перекусить в студенческие годы, особенно пирожками с повидлом. Однако нам нужно было просто согреться, и мы нырнули в первый попавшийся подвал, откуда пахло съестным. И пока мы ждали свои макароны с лесными грибами, я думала, что если нашу историю описать в любовном романе, то получится очень скучный роман, потому что в нем будут одни постельные и обеденные сцены, ничем иным мы не занимались принципиально уже четвертый день подряд. И я четвертый день не красила губы, потому что только ела и целовалась, целовалась и ела.

– Я раньше жила в этом районе, – призналась я. – Вон в том доме через дорогу.

– Эти дома когда-то считались престижными. Ты продала старую квартиру?

– Нет. Не продала. Но это слишком грустная история. Ты ведь тоже не хочешь вспоминать некоторые вещи.

– Но когда-нибудь ты мне все-таки расскажешь.

– Зачем?

– Интересно. Говорю же, я почти ничего о тебе не знаю.

А «когда-нибудь» для нас, дорогой, никогда не состоится, подумала я. Поэтому давай радоваться дню нынешнему, потому что он длится и длится, и нам вдвоем очень хорошо в нем.

– Странное чувство, – Сергей вздохнул с неким оттенком горечи. – Приехал сюда и на второй день будто подключился к коллективному сознанию. И думаю, и живу, как будто и не уезжал никуда.

– Это ты ко мне подключился. Мы же из одной стаи килек, учились мыслить и жить все вместе, и это уже не вытравить. А коллективного сознания здесь давно нет.

– Может быть. Скорее всего так. И у меня здесь нет никого, кроме тебя. А всякие юридические вопросы удается решать только потому, что я сам юрист, меня не так легко обмишурить.

– Если бы в свое время у меня был знакомый юрист, я бы и квартиру не потеряла, – невольно проговорилась я. – Хотя дело не в юристе, а в драконовских советских законах…

– Нет, я вообще жалею, что слишком поздно встретил тебя. Я недалеко от университета жил, мог случайно встретить на улице, и все было бы иначе.

Да-а? Крепко же товарища зацепило. Однако всему свое время, как говорил старик Экклесиаст. И ни фига бы у нас с тобой не вышло, дорогой. Потому что тогда была Таня. А теперь ее нет, – вот, собственно, и все.

Странным образом на ум пришел «Старик и море». Старик – это я. То есть старуха. А крупная рыба-меч – Сергей Ветров. Нас мотает по волнам уже несколько дней, и мне очень жаль эту рыбу, я ее, может быть, даже почти люблю, но все равно мне нужно ее поймать. Потому что таковы правила. Такова моя месть. Kosto.

В ресторане было тепло. Жар источал электрокамин, который выглядел почти как настоящий, и все-таки это была имитация, как и многое другое в последние дни.