Хороша была Танюша

До магазина было две остановки. Я зашла в троллейбус и тут обнаружила, что четырех копеек, чтобы бросить в кассу и взять билет, у меня нет. У меня было только восемь копеек монетками по пять и три копейки. А это означало, что нужно стоять у кассы со своими монетками и ждать, когда в троллейбус войдет пассажир, у которого есть ровно четыре копейки. Тогда можно кинуть в кассу свои восемь копеек за двоих, а его четыре копейки забрать себе. И вот я встала у этого кассового аппарата с выкручивающимися билетиками со своими монетками и огромным бумажным свертком. Однако после меня в троллейбус так никто и не зашел, все успели взять билеты, пока я протискивать к кассе со своей поклажей. Еще анекдот подслушала на ходу: «Кто такой жених-86? – Лысый импотент с “Киевским” тортом в руках»…

А на следующей остановке в троллейбус зашли контролеры – два парня – одновременно в переднюю дверь и заднюю. И перекрыли вход-выход для всех, чтобы ни один заяц не проскочил. И все пассажиры предъявили свои билеты. А у меня билета не было. У меня было только восемь копеек, и я стояла с ними у кассы. Я, конечно, могла бросить в кассу пять копеек и взять билет. Но так никто не делал. Так было не принято – переплачивать за билет в троллейбусе. Можно было бы кинуть и три копейки, но это было бы просто не честно.

– Ваш билет, – обратился ко мне русоволосый парень в сером костюме, похожий на комсомольского работника. Сходство придавал именно этот скучный костюм цвета асфальта с простыми черными пуговицами.

– Я не успела взять, у меня восемь копеек. Вот, – я протянула ему ладошку, на которой лежали жалкие пятачок и три копейки.

– Так… Петя, тут безбилетница, – парень прокричал в глубь троллейбуса. – Сейчас составим протокол.

– Я не безбилетница, я просто не успела, – я еще надеялась что-то ему объяснить. – Вот только что вошла, граждане подтвердят.

Я с надеждой посмотрела на пассажиров, которые наверняка слышали, как я спрашивала четыре копейки, но они дружно молчали и смотрели в окно либо просто в сторону.

– Граждане, подтверждаете? – прогремел парень.

Никто даже не шелохнулся. Со спины ко мне подобрался контролер Петя. Рыжий, с белесыми глазами и совсем простецким лицом, он перегородил собой проход, чтобы я не сумела удрать.

– На остановке выйдете с нами, – сказал «комсомолец» в сером костюме.

– Ну и выйду. Мне же все равно выходить, – я попробовала стряхнуть с себя липкий налет страха.

Но тут неожиданно выдернулся дядька в застиранной голубой майке и с грязными волосами, который до сих пор сидел, уставившись прямо перед собой в пустоту.

– Она решила денег у кассы насобирать. Якобы ей на билет не хватает!

– Что? Да вот же восемь копеек…

– Ты давай тут мелочью своей не тряси, – навалился на меня рыжий Петя. – Лимитчица? Тогда тебе не видать московской прописки.

– Чего захотела, – подхватил дядька в застиранной майке, – без нее народу хватает.

– Колбасы, видать, целый мешок накупила, – вступила тетка в цветастом кримпленовом платье. – Нам самим тут нечего есть!

– Да она пьяная! – Кто-то засадил локтем мне в спину.

Наконец троллейбус остановился, и меня выволокли под руки под остановочный навес.

– Что в мешке? – тут же налетел на меня белобрысый Петя.

– Куртка, в ГУМе купила.

– Чек покажи!

– А тебе зачем?

– А может, ты эту куртку украла, откуда я знаю.

– Украла?!

– Украла. А теперь тут нагло врешь. В твоих словах нет ни грамма правды.

– Надо говорить «ни грана», раз уж на то пошло, – моя филологическая суть взбунтовалась.

– Покажите чек, – вежливо и настойчиво попросил «комсомолец» в сером костюме.

– Да пожалуйста, – я вытащила из сумки чек, который сунула туда чисто машинально, потому что даже не думала обменивать куртку или возвращать.

– Так… – «комсомолец», наморщив лоб, внимательно изучил чек. – А без билета почему ехали? Деньги кончились?

– Не кончились. Я же говорю, восемь копеек…

– А, ну если не кончились, тогда с вас штраф три рубля.

– Будешь рыпаться, все десять возьмем, – пригрозил Петя. – За сопротивление контролерам.

– И паспорт свой предъявите, – сказал «комсомолец». – Или дома забыли? Тогда пройдем в отделение для установления личности.

Паспорт на счастье был у меня с собой. «Комсомолец» что-то записал в свой блокнот, спросил место работы или учебы и выписал квитанцию о штрафе за билетный проезд.

Мне было мучительно жаль трех рублей, которые пришлось заплатить. Вернее, не денег было жаль, а саму себя, прописанную в протоколе о правонарушении. Настолько было жаль, что невольно брызнули слезы, которые я постаралась быстро проглотить, но тут снова продернулось огромное чувство нелюбви и неустроенности в мире, и так просто проглотить его было уже нельзя, оно застряло попрек горла.

Ни в какой парфюмерный магазин я, конечно же, не попала. А пошла, солнцем палима, к станции метро, не желая больше связываться с наземным транспортом. Солнце припекало макушку, как паяльная лампа, спине было жарко от свертка с курткой, закинутого на плечо. От этого казалось, что сверху льется не только солнечный жар, но и радиоактивное излучение, незаметно, но верно убивающее все вокруг.

2017