Хорошая девочка должна умереть

Естественно, заправиться по дороге они не могли; предполагалось, что за рулем сидит Макс, а на заправках повсюду камеры. Они все-таки дотянули до дома, хоть Пиппа и косилась каждые пять секунд на сигнальную лампочку.

— Я пойду одна, — сказала она, хватая рюкзак и вытаскивая ключи от машины. — Надо действовать быстро и тихо. Не знаю, крепко ли он спит и скоро ли очнется. А ты ступай домой.

— Я подожду, — отозвался Рави, выбираясь из салона и осторожно закрывая за собой дверцу. — Хочу убедиться, что он крепко спит.

Пиппа глянула на Рави в темноте и заметила красные прожилки у него в глазах, когда щелкнула брелоком, запирая машину Макса.

— Он без сознания, — напомнила она.

— И все равно опасен. Я подожду. Иди, действуй.

— Хорошо.

Пиппа бесшумно подошла к входной двери, вставила ключ в замок и скользнула в темный дом.

Было слышно, как на диване хрипло дышит Макс. Пиппа старалась шагать в такт его выдохам, пряча за ними свои шаги. Подошла, вытерла ключи от машины о толстовку Макса — голыми руками их не трогали, но лишняя предосторожность не помешает.

Сперва она поднялась на второй этаж, потоптавшись немного, чтобы грязь с места преступления попала на ковер. Включила в спальне Макса свет и бросила рюкзак на пол, сняла кепку и стянула через голову его толстовку, стараясь не сдвинуть свою шапочку. Проверила ткань: не зацепились ли за нее темные волоски. Чисто.

Осмотрела рукава, нашла тот, который был испачкан кровью. Бесшумно пересекла лестничную площадку и зашла в ванную. Включила свет. Окунула рукав в воду и потерла его пальцами в перчатках, размазывая кровь в белесое едва заметное коричневое пятно. Отнесла толстовку обратно в спальню. Разгребла одежду, лежавшую в корзине для белья, и серую толстовку затолкала на самое дно.

Потом расшнуровала кроссовки; ступни в пяти лишних носках казались непривычно большими и нелепыми. На зигзагообразном рисунке подошвы до сих пор виднелись бурые пятна засохшей грязи, от которой отваливались комочки. Пиппа убрала их в самый дальний угол шкафа, поставив впереди другую пару обуви. Спрятала подальше от глаз, чтобы Макс не нашел их раньше времени. Пусть это сделают криминалисты, которые будут обыскивать дом.

Бейсболку она тоже положила на место и закрыла шкаф. Вернулась к своему рюкзаку, надела собственные кроссовки и достала пакет с телефоном Макса. Крадучись, спустилась в гостиную. На цыпочках приблизилась к дивану, гадая о том, где бы спрятаться, если вдруг на скуластом лице распахнутся глаза.

Еще один шаг, и Пиппа увидела Макса. Тот лежал в прежней позе: прижимаясь щекой к подлокотнику дивана. На пакет растаявшего горошка стекала ниточка слюны. Вокруг глаза темнел синяк. Дышал Макс так глубоко, что содрогался всем телом.

Он по-прежнему без сознания. Пиппа на всякий случай толкнула локтем диван, готовая пригнуться, если Макс вдруг шевельнется. Но он даже не вздрогнул.

Она шагнула вперед, вытащила телефон из пакета для сэндвичей и положила на кофейный столик. Взяла синюю бутылку, отнесла на кухню, хорошенько промыла несколько раз и наполнила чистой водой, чтобы на дне не осталось следов наркотика.

Затем поставила ее обратно на кофейный столик, открыв носик. Уставилась в лицо Макса. Тот тяжко, почти с надрывом втянул в себя воздух.

— Вот так, — прошептала Пиппа, глядя на него сверху вниз.

Макс Хастингс. Ее злейший враг. Кривое зеркало, с которым она постоянно себя сравнивала.

— Хреново, когда тебе подсыпают отраву и ломают жизнь, правда?

Она вышла из дома, пряча глаза от слишком ярких звезд.

— Все хорошо? — спросил Рави.

Из груди Пиппы вырвался прерывистый выдох. Вопрос задел ее глубже ожидаемого, отозвался эхом в животе и засел внутри. Нет, нет ничего хорошего. После сегодняшней ночи она никогда не станет прежней.

— Устала… — Пиппа встряхнулась, беря себя в руки. Сдаваться рано. Еще не все закончилось, хотя конец уже близок. — Все замечательно. Осталось только снять скотч с камер.

Тем же способом, что и прежде, она подкралась к фасаду, сняла скотч, потом обошла дом сзади и освободила вторую камеру. Не она, конечно же, а Макс Хастингс. Пиппа в последний раз влезла в его шкуру. То, что она увидела в его голове, ей не понравилось.

Ему, впрочем, в ее голове тоже были не рады.

Рави ждал на залитой лунным светом улице. Луна по-прежнему указывала путь.

Наконец можно было снять перчатки.

Рави проводил ее до дома. Они не разговаривали, просто держались за руки, будто отдали все до последнего и слов больше не осталось, не считая одной фразы, которая единственная имела смысл.

На прощание Рави обнял Пиппу чересчур крепко, словно боялся, что она исчезнет. Сегодня с ней это уже случилось: она исчезла и успела с ним попрощаться.

Пиппа уткнулась носом ему в плечо.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Я люблю тебя, — эхом отозвался он.

Пиппа впитала эту фразу, заставляя Рави в своей голове повторять ее снова и снова, пока бесшумно отпирала дверь и заходила в дом.

Она поднялась по скрипучей лестнице в свою комнату, где до сих пор пахло отбеливателем.

И заплакала.