Обри похлопал Талли по макушке. Тот отмахнулся, взлохматил волосы и серьезно посмотрел на директора столичного театра.
— Командуй своим собираться, Обри. До начала сезона всего ничего, а тебе нужно подготовить новую постановку.
— Что ты сказал?! Новую?! — каждое слово режиссер сопровождал ощутимым встряхиванием.
— Пусти, — прошипел бард.
— Прости, друг! Я просто, от чувств, понимаешь?
— Понимаю. А, Балор с тобой, держи.
Талли протянул рукопись, утянув из-под носа Обри кружку с элем, из которой тут же сделал большой глоток. Режиссер схватил исписанные листы и погрузился в чтение. Любопытные актеры окружили со всех сторон, пытаясь заглянуть в текст, но были изгнаны грозным рыком. Талли наслаждался элем, перехваченной у кого-то куриной ножкой и выражением лица своего старого знакомого. Режиссер хмурился, щурился, будто всматривался во что-то далекое, едва различимое, закрывал глаза, одними губами проговаривал реплики. Попросил наиграть мелодии песен.
— Отлично, друг Талли, отлично! Только вот тут не понятно, — Обри нырнул в рукопись, — с помощью иллюзии мачеха и сестры превращаются в фоморов. И потом еще несколько раз эти иллюзии упоминаются.
— Всё просто, друг Обри, — бард сделал очередной глоток эля, — тут будут иллюзии. Настоящие, магические.
— И какой же маг согласится сделать иллюзии для театра?
Ехидно улыбающийся Обри походил на заигрывающего медведя.
— Магистр Ринвальд, — бросил Талли невозмутимо рассматривая ногти.
— Ты представляешь сколько это будет стоить?!
— Нисколько, Обри. Он уже согласился это сделать совершенно бесплатно.
Режиссер выглядел так, словно Весенняя Дева собственной персоной вошла в таверну, расцеловала его и предложила прогуляться в ближайший лесок.
— Не буду спрашивать, как ты его уболтал…
— А это не я. Его сестра убедила. И пьесу она же написала. Кстати, надо бы ее в наш гадюшник, гильдией именуемый, записать. Так что с тебя поручительство. Усек?
— Это написала баба?!
— Женщина, Обри, — поморщился бард, — и, если хочешь получить от нее еще пьесы, советую это запомнить.
— У нее еще есть?!
— До чего ж ты громкий. Сейчас нет, но непременно будут. Только нужно поручительство твое. Дашь?
— Да ради такого я не то что за бабу, за Балора поручусь! — Обри любовно прижал рукопись к груди.
— Грубый ты человек, друг Обри, — покачал головой бард, — и за это я у тебя потребую большую долю.
— А ты — бессердечный человек, друг Талли. Представляешь сколько будет стоить это поставить?
И два человека искусства вступили в ожесточенную дуэль за презренный металл.
Возвращаться из Дингалоу вместе с труппой Талли не собирался. Один он бы добрался быстрее. Но, как назло, погода испортилась, зарядили дожди, и бард вынужден был трястись в фургоне. Раньше он бы нашел такой поворот событий весьма удачным: ноги отдыхают, руки и голова свободны для работы, еда есть, эля вдоволь, компания приятная, а местами даже теплая и не прочь познакомиться поближе. Но сейчас Талли с досадой созерцал полог фургона, скрывавший медленно плывущий за бортом пейзажем, затянутый паутиной капель, и перебирал струны арфы.
— Какая странная мелодия.
Мэдлин, прима и любимица мастера Обри, присела рядом. Прямая спина, сильная линия шеи, разворот прекрасно очерченных плеч, длинная пшеничная коса змеится по груди, подчеркнутой высоко завязанным поясом. Хороша и знает об этом.
— Странная?
— Да. Вроде очень простая, но вы играете ее уже не первый раз, и я опять слышу что-то новое. У вас большой талант, мастер Талли.
— Вы тоже очень талантливы, Мэдлин, — спокойно вернул комплимент.
— И вовсе я не талантлива, — кокетливо отмахнулась актриса, — мне никак не дается один куплет вступительной песни из вашей новой пьесы. А мне так хочется сыграть безупречно!
Талли отметил и нарочито возвышенное выражение лица красавицы, и прекрасные руки, прижатые к вздымающейся груди, и точные модуляции хорошо поставленного голоса. И тут же увидел пронзительный взгляд Лены. Услышал смеющееся:
— Да посмотри же на нее, Талли! Она слишком леди, чтоб достоверно сыграть простую крестьянскую девушку. Зато фомор получится просто отменный. Представь этот контраст!
Бард улыбнулся внезапному видению и вновь прикоснулся к струнам, совершенно забыв о сидящей рядом актрисе. Мелодия стекала с пальцев, легкой дымкой повисая в воздухе. В ней проступали очертания кухни, где весело горит очаг и всегда пахнет хлебом и травами. И стола, засыпанного исписанными листами, за которым сидит задумчивая девушка.
Лена ненавидела ждать. Особенно когда затишью предшествовал очень насыщенный событиями период. Организм, отключенный от адреналиновой батарейки, начинал бузить и требовать праздник. Сочетание спокойного графика и состояния повышенной тревожности грозило вылиться в беготню по дому и пережевывание собственных негативных мыслей. Поэтому, чтобы выходить из режима бессмертного пони постепенно, без риска для душевного здоровья, Лена составила список дел. И прилежно ему следовала.