Хорошая девочка попадает в неприятности

Опять этот взгляд. Так она смотрела, когда согласилась рискнуть жизнью ради учителя. Отстаивала свое право общаться с Брианом. Заботилась о Сольвейг. И когда много лет назад помогала юному магу, по собственной глупости попавшему в другой мир. Лена защищала что-то известное лишь ей. И Рин знал: в такие моменты спорить с ней бесполезно.

— Я буду рядом, — поднялся.

— Спасибо, братец.

Выходя из кухни Рин услышал, как она спокойно и твердо сказала.

— Талли, посмотри на меня, пожалуйста.

Бард не реагировал. Аккуратно прикоснулась к побелевшим костяшкам. Талли вздрогнул. Посмотрел на нее невидящим взглядом.

— Ты не виноват. Слышишь? Это неосознанная реакция. Я понимаю.

Говорила ласково. Смотрела с тревогой. Аккуратно поглаживала закаменевшие пальцы. Пыталась успокоить. После всего, что он сделал. Что мог бы сделать. Все равно осталась с ним, отослав брата. И сейчас заботой, словами и теплыми прикосновениями пыталась разбить кокон, в который Талли неизбежно погружался после таких эпизодов.

— Знаешь, я только слышала о таком, но никогда не сталкивалась. Поэтому совершенно не знаю, как тебе помочь.

— Помочь? — его чудесный голос сейчас больше походил на карканье. — Ты — ненормальная, Лена. Понимаешь, что я мог бы тебя покалечить?!

— Понимаю, — оставалась удивительно спокойной, — но ты не мог бы. На мне защита Рина. Вот, посмотри, на щеке уже нет следов. И синяки сошли. И не болит ничего.

Повернулась и убрала волосы, показывая лицо, протянула руку, чтобы он убедился. Талли удивленно моргнул, увидев чистую кожу. Удалось наконец-то сделать нормальный вдох, ослабляя путы, врезавшиеся в сердце, когда он окончательно проснулся и увидел Лену, прижатую к столешнице.

— Ты ведь не хотел сделать мне больно. Просто после каких-то событий появилась такая реакция. В этом нет твоей вины. Как и в том, что сегодня случилось. Слышишь меня? Талли?

Говорила и говорила, успокаивая, упрашивая, умоляя. Не прятаться, не закрываться. Дать возможность помочь.

— Ты не один.

— Что? — вздрогнул.

— Ты не один, Талли, — Лена наконец-то поймала его взгляд. — Что бы там ни было, оно закончилось. А сейчас ты здесь. И у тебя есть твой талант и твоя арфа. А еще мама и все мы. Наша постановка, драка с Фергюсом. Это всё есть сегодня и обязательно будет завтра. Ты — живой, Талли. И ты не один.

Гримаса боли расколола маску. Бард застонал и с видимым усилием разжал кулаки. Холодный панцирь давал трещину. С каждым вдохом Талли возвращал себе возможность чувствовать. И стоило миру вновь обрести звуки, как тепло, понимание и забота, излучаемые Леной, укутали, словно подбитый мехом плащ. Тревога во ее взгляде уступила место радости. Рука лежала рядом, готовая в любой момент поддержать, утешить, укрыть. Ты не один.

— Прости, — его голос звучал почти нормально.

— Уже, — выдохнула с облегчением Лена. — Как ты?

— Вообще то это я должен спросить. Как ты?

— В порядке. За тебя переживаю.

— Не знаю, кто из нас сейчас более чокнутый, — растерянно покачал головой.

— Предлагаю договориться, что оба хороши, и позвать Рина. А то я его слишком резко выставила.

— Перед ним мне тоже нужно извиниться.

— Обязательно. Его то ты действительно напугал.

Лена медленно поднялась. Задержалась у стола, проверяя, хорошо ли держат ноги. Упрямо вздернула подбородок, сделала глубокий вдох и наконец отпустила столешницу. Сделала шаг, еще один. Улыбнулась, облегченно выдохнула и, подойдя к выходу, позвала:

— Рин, можешь зайти?

Магистр появился в проходе почти сразу. Волнение, явно написанное на лице ушло, стоило ему взглянуть на Лену.

— Видишь, я же говорила, все в порядке, — погладила брата по руке. — Извини, что я так резко. Просто очень нужно было.

— Магистр Ринвальд, — Талли повернулся, — прошу прощения за этот инцидент. Клянусь жизнью, я не хотел причинить вред Лене. Но, если решите, что я для нее опасен, готов пообещать не приближаться без особой необходимости.

По участившемуся дыханию Лены, сверкнувшим холодным огнем глазам и тому, как она медленно развернулась, Рин понял: Талли попал. И сразу пожалел и простил. Во-первых, даже слепой увидел бы искреннее раскаяние барда. Во-вторых, невозможно злиться на человека, которому предстояло ощутить на себе протрезвительное действие Лениной ярости.

— Талли, — сделала шаг к барду, — мой дорогой, близкий друг. Прошу, выслушай и постарайся понять. Я, как и ты, уже выросла. И, как и ты, очень не люблю, когда решают за меня. И совершенно наплевать, какими мотивами при этом руководствуются. Своей жизнью я распоряжаюсь сама. Делаю то, что считаю нужным. Рискую, когда нахожу риск оправданным. Рин это уже понял. Теперь твоя очередь.