Хорошая я. Плохая я

Еще несколько минут, прошу тебя. Дай мне все сложить в своей голове прежде, чем скажу это вслух. Моя мать – она… Нет. Ты смотришь новости по телику? Про эту женщину. Нет. Блин. Что я делаю? Нельзя никому говорить об этом.

– Чего с тобой сегодня? – спрашивает она.

– Ничего, а что?

– Ты поранила палец до крови. Вон, смотри.

– Надо же, прости.

– Нечего тут прощать. Если охота чего-нибудь сказать, валяй уже.

Это как кататься по замерзшему озеру. Кажется, что не опасно, с виду совсем не опасно, но кто-то должен ступить на лед первым, проверить его на прочность, убедиться, что он выдержит. Смогу ли я?

– Если не хочешь разговаривать, я пошла. Посмотрю лучше телик, чем сидеть тут и молчать.

– Погоди.

– Да блин, что с тобой?

На крыше темнеет, мы с ней вдвоем, только я и она. Больше никого, больше никто не узнает. Она хорошо относится ко мне. Я не такая, как ты. Она поймет. Или нет?

– Если я тебе что-то расскажу, ты захочешь дружить со мной, как прежде?

– Ну да. Я считаю, мы можем все рассказывать друг другу, все, что угодно, разве нет?

Я киваю, это правда, она шлет мне эсэмэски по ночам, спрашивает, достает ли Фиби, говорит не переживать.

– Так чего ты хочешь сказать мне?

– Я не уверена, что можно.

– Так вообще-то не поступают – сама завела разговор и на попятный.

– Мне не следовало его заводить.

– Ну, раз завела – давай колись, я не уйду, пока не скажешь.

Правила существуют для того, чтобы… Разве не так?

– Мил, ты начинаешь меня выбешивать. Мне скоро уходить.

– Тогда обещай, что мы останемся подругами.

– Хорошо, останемся. Обещаю. Давай, говори уже.

Я приподымаюсь, ногой подтягиваю рюкзак за лямку. Она тоже садится. Я прошу у нее зажигалку, без подсветки ничего не увидишь. Достаю из переднего кармана рюкзака газетный листок, тот самый, который унесла из общей комнаты, разглаживаю на коленке. Опасно носить это в рюкзаке каждый день, я понимаю, Фиби или Иззи ничего не стоит залезть в мой рюкзак и своими наманикюренными пальчиками расправить сгибы на твоем лице. Мое лицо и твое лицо, они так похожи.

– Чего это? – спрашивает Морган.

Я немного медлю, размышляю – может, газету лучше сжечь, чем показывать, но боюсь, что не решусь поднести пламя вплотную к твоему лицу. В первый раз зажигалка быстро гаснет.

– Я ничего не разглядела, давай еще.

Во второй раз зажигалка освещает твое лицо, твои губы. На фото этого не видать, но справа на подбородке у тебя веснушка.

Теперь она разглядела.

– Что за дерьмо! Это же та тетка из новостей, которая убивала детей.

– Да.

– Зачем ты мне ее показываешь?

Зажигалка гаснет. Зачем, действительно? Надо?

Не надо? Ненормальные поступки, которые совершают ненормальные люди. Когда выходила из школьного туалета, я была уверена, что Морган можно все рассказать. Она иначе относится ко мне, совсем не так, как девочки из моего класса. Что они сказали бы, что почувствовали, я знаю. Но они мне не подруги, а Морган – другое дело, и мне так хочется, чтобы она произнесла эти слова: ты совсем не похожа на свою мать.

Я спрашиваю, что она думает обо всем этом, о тебе.

– А чего тут думать вообще? Она сумасшедшая, это ясно. А тебе до нее какое дело?

– А что, если б ты была знакома с этим человеком?

– Да прям! Сама посуди, откуда. У нас на районе, конечно, всякого дерьма навалом, но чтобы такое, нет!

Она обещала, что мы останемся подругами, ей можно сказать.

– А что, если б я была знакома с этим человеком?

– Хорошая шутка, только сегодня у нас октябрь, а не первое апреля.

Предвкушение охватывает меня, подмывает. Сейчас я разделю свое бремя, это бремя – ты.

– Присмотрись, – говорю я.

Я подношу вырезку к своему лицу и свечу зажигалкой.

– К чему присмотреться?

– Погляди на ее лицо и на мое.

Она наклоняется, чтобы рассмотреть лучше.

– Блин! – говорит она. – Да вы с ней дико похожи, брр.

– Вот об этом я и хотела тебе сказать.

– И чего?

– Я похожа на нее, потому что. Потому что.

Пожалуйста, не уходи, когда я тебе все скажу.

– И чего? Потому что это твоя сто лет назад пропавшая тетушка или что?

– Нет, не тетушка, это моя мать.

Я жду, когда зажигалка погаснет, сворачиваю газету, кладу обратно в рюкзак. Я ощущаю на себе пристальный взгляд Морган, она ждет продолжения, но его нет. Ей приходится заговорить первой:

– Скажи, что ты пошутила.

По моему молчанию она понимает, что нет.

– Вот дерьмо, просто дерьмо, – говорит она.

Я не могу сдержаться, слезы наворачиваются на глаза. Она встает, делает шаг прочь от меня.

– Пожалуйста, не уходи.

– Мне пора, дядька озвереет.

Она врет, она уходит, потому что боится.

– Ты же сказала, что мы все равно останемся подругами, ты обещала.

– Ну, я же не думала про такое. Это уж слишком, понимаешь.

Да, понимаю. Для меня тоже слишком.