Хорошая я. Плохая я

Когда мы закончили, он говорит мне, что я справилась прекрасно. Он кладет листок с вопросами на стол и высказывает сожаление по поводу того, что мне предстоит такое испытание. Что это очень тяжело, отвечать на вопросы перед присяжными и судьей. Да, конечно, говорю ему я. Неизвестно, что может произойти. Что могут сказать. Эта неизвестность пугает. Но я справлюсь. Я считаю, что должна пойти в суд, встретиться с тобой, это мой способ помочь детям, которых ты погубила. Мой долг перед ними. Майк говорит о том чувстве вины, которое выживший всегда испытывает перед погибшими и которое внушает ему, что он заслуживает осуждения, наказания. Иногда мне кажется, что с тобой, Милли, произошло то же самое. Ты считаешь, что смерть этих детей на твоей совести. Я прав? – спрашивает Майк. Не знаю, отвечаю я, иногда да. Ты не совершила ничего дурного, говорит он, и если твоя мать утверждает обратное, это всего лишь продолжение ее обычного поведения, которое заключалось в издевательстве над тобой.

Красивое объяснение, просто вишенка на торте. Ленточка с бантиком.

Мы говорим о нашей поездке в Манчестер во время школьных каникул. Ты была осторожна, очень осторожна и никогда не действовала рядом с домом. Невидимая сеть несчастных женщин, которые поверили тебе и доверили своих детей, раскидывалась с годами все шире. Маскировкой, как всегда, служила я, твоя собственная дочь. Мы могли бы все это продолжать еще долгие годы, но ты положила глаз на Дэниела, которого я хорошо знала. Который был слишком близок нам.

– Что ты сегодня сказала бы себе тогдашней, чтобы утешить?

– Не знаю.

– Попытайся это сделать. Что тебе хотелось бы услышать?

Что я не похожа на тебя.

– Что этому наступит конец.

– Ты сама и положила этому конец, у тебя хватило смелости пойти в полицию.

– Я сделала это слишком поздно. Слишком много ужасного успело произойти.

– Представь, что тебя тогда кто-то мог бы услышать. Что бы ты сказала ему?

– Помогите мне. Оставьте меня одну.

– Как же тебе помочь, если оставить одну?

– Не знаю. Так я чувствую.

– Это страх, я думаю. Может, ты бы сказала: «Помогите мне, отведите в безопасное место»?

Я пересчитываю книги на полках. Числа успокаивают. Потом начинаю плакать, утыкаюсь лицом в подушку. Майк сидит тихо, дает мне поплакать, потом говорит: «Ты заслуживаешь этого, Милли. Ты заслуживаешь того, чтобы в безопасности начать новую жизнь».

Я отвожу подушку в сторону. Он смотрит на меня, лицо у него такое открытое. Он хочет сделать так, чтобы мне было лучше, я в этом не сомневаюсь, но он ничего не понимает.

– Вы не понимаете, Майк. Вы думаете, что знаете меня, но это не так.

– Я думаю, что начинаю узнавать тебя, и думаю, что знаю тебя лучше, чем многие другие. С этим ты согласна?

Если бы это было правдой, он бы знал, что сказать мне. Он бы понял, что лучший способ успокоить меня – сказать, что я могу остаться у него. Что он будет заботиться обо мне. Но я боюсь просить его об этом. Я знаю, что, как только судебный процесс закончится, мне нужно будет уйти. Начать все сначала. И с этим я ничего не могу поделать.

– Можно нам закончить, Майк? Прошло больше часа. Я устала, хочу спать.

Он заглушает двигатель, понимает, что нужно убрать ногу с педали газа.

– Хорошо, сейчас дам тебе порцию вечерних таблеток.

Я ссыпаю эти таблетки к остальным и включаю ноутбук, чтобы посмотреть, что нового пишут о тебе. Тебя перевели в одиночную камеру, больше никаких подробностей, если не считать того, что одна из заключенных напала на тебя, когда узнала, что слушания по твоему делу переносятся на более ранний срок. Эти меры предосторожности означают, я полагаю, что в угоду общественному мнению тебе хотят сохранить жизнь.

Чтобы ты заплатила за все.

18

Руки грязные, полотенце в раковине. Майку следовало оставить меня там, где нашел поздно ночью после нашего сеанса. В темноте подвала.

Когда я выхожу из комнаты, Фиби с телефоном возле уха балансирует на перилах, касаясь кончиком ноги ковра. Ногти идеально накрашены розовым лаком. Она поднимает глаза при моем приближении, спрашивает:

– Что за шум был ночью, я даже проснулась.

Я отвечаю первое, что приходит в голову:

– У меня болел живот, Майк принес таблетки.

– В следующий раз давай потише.

Я прохожу мимо, спускаюсь на один пролет, оборачиваюсь и спрашиваю:

– А как поживает твоя роль, выучила?

Она показывает мне палец, одними губами посылает на фиг. Ведь Майк с Саскией рядом, вполне могут услышать.

– Дай знать, если понадобится моя помощь, – говорю я с улыбкой.

Она спрыгивает с перил, пулей влетает к себе в комнату и захлопывает за собой дверь.

Саския сидит за кухонным столом, сжимает большую кружку, обвила ее тонкими пальцами, выступающие вены идут от суставов к запястью. Она говорит мне «доброе утро», взгляд при этом отсутствующий, просто дань вежливости, а не желание завести разговор.

– Яйцо? – предлагает Майк, в руке у него деревянная ложечка.